В творчестве Юлии Вознесенской, чей 75-летний юбилей мы будем отмечать совсем скоро, 14 сентября 2015 года, важное место всегда занимал ее родной город. Причем не только во многих известных прозаических произведениях (от «Женского Декамерона» до цикла детских сказочных повестей «Юлианна»), но и в стихах. Предлагаем читателю новую подборку фотографий и стихотворений любимой писательницы, а также иллюстраций к ее стихам, нарисованным другим ленинградцем-петербуржцем, другом и соратником Ю.Н. Вознесенской по диссидентскому движению, Юлием Рыбаковым.

Несмотря на то, что, по собственному признанию Ю.Н. Вознесенской, не менее половины ее жизни прошло на чужбине (несколько лет детства, когда ее отец, военный инженер, служил в составе оккупационных советских войск в Германии и 35 лет вынужденной эмиграции), город на Неве, где родилась писательница, всегда оставался для нее родным, главным и любимым. И этот город всегда был для Ю.Н. Вознесенской, разумеется, Петербургом, возвышенным и мистическим, хотя в период, когда она там жила, назывался ненавистным для нее именем Ленинград.

Поэтому неудивительны строки, которые вынесены нами в заголовок. Кстати, автору этого мини-очерка очерка неоднократно приходилось слышать от разных людей, что в своей борьбе с исторической Россией большевики допустили серьёзную ошибку, не стерев Санкт-Петербург с лица земли, а только переименовав и изуродовав его. Слишком многое в величественной имперской стати Северной Пальмиры, прямоте ее проспектов, грандиозности дворцов и соборов, напоминало о прежней, подлинной России, которую так стремились убить Советы. Коммунисты мечтали о том, чтобы самая память о настоящей России была уничтожена – но именно в Петербурге-Ленинграде, который традиционно принято считать наиболее не-русским, европейским городом нашей Родины, нашлось больше всего деталей, аккумулировавших и сохранивших в себе историческую память. Многое, многое — от фасадов доходных домов Невского проспекта и скульптурных львов у парадных подъездов до деревянных дореволюционных парт в старинных гимназиях, превращенных в советские школы – напоминало людям об утерянной России. И одновременно рождало пусть робкую и неясную, но всё-таки надежду, что утеряна такая Россия не навсегда, и ее можно вернуть и уж, во всяком случае, что о таком возвращении необходимо радеть и молиться.

Ряд стихов Юлии Николаевны Вознесенской, посвященных городу на Неве или просто пропитанных тем самым духом высокой русской культуры, которая родилась в «петербургский» период отечественной истории, лучше всего подтверждает догадку о том, что Петербург, хотя бы в урезанном, обкромсанном виде, но сохранил для нас память, а, значит, возможность вернуться к подлинной исторической России – через свои дома, парки и решетки, через свой уникальный дух и, конечно, через людей, этот дух и эту память почувствовавших и постаравшихся использовать полученный таким образом внутренний опыт именно для возрождения. 

Подготовила Дарья Болотина

(продолжение следует)

Дом на ул. Жуковского, где жила Ю.Н. Вознесенская

Юлия Вознесенская. Стихи. Часть третья

МОСТИК С ГРИФОНАМИ
Был в самом центре Ленинграда
Мой петербургский уголок,
Канала четкая ограда
Была каймой моих дорог.

Туда орган людского хора
От Невского не долетал,
Там у Казанского собора
Был узкий мост через канал.

Тугие крылья двух грифонов
Его держали над водой –
Он в памяти остался фоном
Моих хождений за бедой.

Кому-то вовсе не приметен
В обличье сказочно-простом,
Он был единственным на свете –
Он между нами был мостом…

Давно в том месте не была я
И не сорвусь, не полечу.
Ты спи, печаль моя былая,
Тебя будить я не хочу.

Развеял номер телефона
И адрес времени норд-ост…
А златокрылые грифоны
Все также охраняют мост.

Ленинград, 1975

На потолке
Этакая ночь – все танцует дерево.
Этакая дичь – все гляжу и гляжу.
Я ни тебе, ни себе не поверила –
Я как в гробу без тебя лежу.

Этакая жаль – ни коней, ни сосен,
Этакая жизнь – железный чертог.
Надобно жить - а вокруг сплошная осень,
Надобно жить – а вокруг сплошной четверг.

А на потолке – заревое зарево,
А на потолке все танцует дерево,
А я потому и лежу, заревана –
«Я без тебя, ты без меня», -
На потолке листья звенят.
Октябрь 1975

Гроза
В глухой сосредоточенности ночи
Грозы угроза, ожиданье взрыва.
Гроза все ближе, тишина короче,
И замер сад в предчувствии порыва.

Но от вершины яблони высокой
И до корней приземистых смородин
Он собирает силы тайных соков,
Уже отпор готовя непогоде.

И вдруг, еще до грома и до ветра,
Прекрасная, как драгоценный камень,
В саду упала маленькая ветка
С двумя молочно-белыми цветами.

И сад взревел. Косматый, исступленный,
Качнулся сотрясением могучим
И выпрямился пламенем зеленым,
Вершиной перечеркивая тучи.

Он рвал о сучья дождевую сетку,
Он бурю по лицу хлестал ветвями –
За хрупкую сломившуюся ветку
С двумя молочно-белыми цветами.

1966

Океан первоначальный
В зелено-солнечной воде
Ныряю золотою рыбкой
И выгибаюсь грудью гибкой,
Подобно сказочной ладье.

И вот зеленый Петергоф
С волной сливается причальной,
И нет на свете берегов –
Есть океан первоначальный.

Еще не выросла трава
На бледных отложеньях мела,
И ящеры об островах
Задумываются несмело.

Потом возникнут города,
Законы, войны и искусство –
Ну, а пока что в мире пусто,
А я печальна и горда:

Так постигаю я с азов
И жизнь дарующие воды,
И одиночество природы,
И человека дальний зов.
1967

Читая в облаках
Накажи меня строго, Господь, - без расплаты нельзя
Научиться читать в небесах пустоту и истому.
Небо – только дорога, по которой уходят друзья,
Небо – только дорога, по которой уходят из дому.

В облаках я читаю, в этих белых Господних кудрях,
В облаках я читаю: выходит – не встретимся боле…
Накажи меня, Боже, другим разлученным на страх,
Потому что не вынести сердцем неистовой боли.

………………………………………………….
Тишина в вышине и не стукнуло в небе окно,
И никто не ответил, и снова как в выжженном поле
Я стою на сиротской земле: мне осталось одно –
Пережить эту боль в ожидании завтрашней боли.
Июль 1975

После Цветаевой
На дорожную муку
Благослови!
Полюбил ты разлуку
Горячее любви.

Ты боишься нечаянно
Мене удержать.
Но качается маятник,
И пора уезжать.

Пожелай же пространства
Голубого очам,
Одиссеевых странствий –
Моим хрупким плечам.

Мои предки – варяги,
А не грек Менелай.
Пожелай же отваги,
А любви не желай.

Черных вишенок горстка,
Словно яд на устах.
Тяжелей перекрестка
Не бывает креста.

Поручи меня Богу –
Без него не снести,
Ты меня на дорогу
Перекрести.

Какая глупая морока
Считать кому и в чем беда
Любовь и ненависть – до срока.
Одна разлука – навсегда.

Сонет Александру
Уж третий год, как мы уже не мы,
А дни рожденья – траурные вехи.
Но до сиз пор, чуть я смежаю веки  –
И тень твоя кивает мне из тьмы

Весло Харона плещет у кормы
Да, третий год, как умерли навеки.
Вино прокисло. Бесполезны греки,
И не разрушить собственной тюрьмы.

Я угадаю свой последний час,
Наворожу себе былые муки
И жадно стану их перебирать.

Какое злое ремесло у нас!
Быть вещими от счастья до разлуки
И много раз до смерти умирать.

Февраль 1976 г. СПб.

В обугленный неба пролом
Чтоб не знать, что ты любишь меня,
Не удерживать и не томиться,
Я рванула из летнего дня,
Как из леса горящего птица.

И в обугленный неба пролом,
Позади остывающий быстро,
Я пошла по спирали, крылом
Рассыпая горящие искры.

Задохнувшись в пустой синеве,
Я к Неве наклонилась напиться.
Но огонь отразился в Неве –
Вот какая я, стало быть, птица?

Не зови! Не откликнуться мне,
С каждым днем забираю все выше,
Только спелые искры, как вишни,
У небес остаются на дне.

* * *
На горе стоит Божий храм,
Покосившийся, без крестов.
Под горой стоит скотный двор –
Там кипит трудовой подъем.

Там свинарка, герой труда,
С зоотехником водку пьет.
Под дождем проливным в углу
Пожирает свинья приплод…

Подошел к той горе Господь,
И на Храм, и на двор взглянуть –
По колена в грязи увяз,
Плачет Он и жалеет всех.

1972

Почти шутка
То вверх, то вниз, то снова вверх и вниз,
То раненый полет, то виражи –
Выравниваю, направляю жизнь,
А небо мне иное ворожит:

На пять приборов – сто магнитных бурь,
Зенитки бьют в зенит, стучит в виске,
И угрожает грозовая хмурь
Меня сорвать в последнее пике.

А в общем, это все и блажь и ложь –
Лишь оттого и задрожал штурвал,
Что старший вышел в дождик без калош,
А младший у колодца поиграл.

Ты дома, дома, дома – вот твой дом!
И не валяй, подружка, дурака,
Иначе до чего же мы дойдем,
Коль женщины полезут в облака?
1966

Крои сонет
Поэзия – не ремесло, а дар,
Нельзя дарить самим себе подарки,
А что для нас наколдовали Парки,
Нам скажет лишь последний их удар.

Учись верлибру и крои сюжет,
Но помни – лишь в последнее мгновенье
Тебе откроет смерти дуновенье
Ту тайну тайн – поэт ты или нет.
Ну а пока сиди, крои сонет.
1968

Гелионы
Гелионы плывут на солнце.
Слышу палубу под ногами.
Озираюсь вокруг сонно:
Это мы с тобой? Это с нами?
У кормы, похожей на замок,
Спит невольник, как ворон черен.
А из трюма доходит запах
Ароматных кофейных зерен.
На штурвале – твои руки,
А глаза уже сбились с курса
И вот-вот с моими столкнутся.
И тогда не станет разлуки.
Только с курса тебе не сбиться –
И мы так приникнем друг к другу,
Как зарей подожженные птицы
Приникают к воде с перепугу.
Для тебя – это только сказка
Да и мне это только снится,
Но взгляни, - как меняют окраску,
Вдоль зари пролетая, птицы!

Гелионы плывут на запад,
Где меня тишина разбудит.
Это, может быть, будет завтра,
Может быть, никогда не будет.

Не по плечу крыло
Не по плечу крыло,
Разлуки не стерплю.
Полет невнятен и косноязычен,
И если на конвертах обозначен,
То потому лишь, что тебя люблю.

Кромешно лето пылью без прикрас,
Но в августе пытаюсь – наудачу.
Авось, и вправду  осенью отплачу
И от тебя уйду – в который раз!

В который раз тебя переживу,
Еще взлечу, еще достанет силы.
Припоминала – и снова подкосило:
Не по плечу крыло –
И падаю в траву.