Издательство «Лепта Книга» продолжает раскрывать перед читателями ранее малоизвестные стороны таланта знаменитой писательницы Ю.Н. Вознесенской, 75 лет со дня рождения которой исполняется 14 сентября. К сожалению, Юлия Николаевна не дожила до своего юбилея, но она осталась с нами – в своих романах, стихах и других творениях ее богатой и щедрой души. Мы предлагаем Вашему вниманию очередную подборку стихотворений Ю.Н. Вознесенской.

Совершенно особым, и, безусловно, чрезвычайно важным периодом в судьбе Юлии Вознесенской следует считать время ее активной «диссидентской деятельности» со всем тем, что ему сопутствовало – аресты, обыски и допросы,аресты друзей, судебные процессы (свои и друзей), наконец, ссылка и лагерь. «Любящим Господа всё содействует ко благу», и неслучайно Он устроил, что Юлия Николаевна к самым напряженным и тяжелым годам своего диссидентства, завершившимся двумя годами в уголовной зоне в Забайкалье, подошла верующим человеком, православной христианкой.

В лагере укрепились лучшие качества ее души, впоследствии развившиеся в целостное, свободное, истинно христианское миросозерцание, лишенное того мелочного фарисейства, какое порой можно видеть у многих современных людей, также пришедших к вере в сознательном возрасте.

Спустя много лет, переосмысляя внутренний опыт, полученный на зоне, Вознесенская в романе-притче «Мои посмертные приключения» так опишет мытарства своей альтер-эго, пылкой и искренней, но духовно неразумной диссидентки Анны: «“Стоп, приехали! – объявил важный толстый бес и раскинул лапы, загораживая дорогу. – Эта душа не обжиралась и не гурманствовала. По глупости и по бедности, надо полагать. Но она и не постилась ни одного дня в своей жизни!” Вот это да! Христианские посты… А ведь крыть и в самом деле нечем. Но проблема разрешилась самым неожиданным образом. “Не постилась, говоришь? А кто просидел три года на тюремной и лагерной баланде? Кто отдавал свою пайку голодным сокамерницам на этапе? А выйдя на свободу после лагеря, не она ли держала голодовки протеста в защиту других узников совести? Сколько христианских постов уложится в это стояние за правду? Ну-ка?” Ух ты! Молодец мой Дед, мне бы все это и в голову не пришло».

А тогда, в 1970-х, какие же главные темы стихов Юлии Вознесенкой? Одна из важнейших — напряженные, истовые поиски правды, стояние в ней. Тема совести и того, как человек должен реагировать на системную не-правду, на государственную ложь и подлость(«Поэт и премьер», «Мой сын» и др.) Следующая тема, не менее важная и развивающая предыдущую: что нравственно и безнравственно, что позволено человеку, отмеченному талантом, и что его недостойно. Как видим — темы всё возвышенные и близкие к христианским, ибо Господу угодно всякое стояние в правде, всякий поиск истины и подлинной свободы. Но есть и образцы прямо христианские: автор учится молиться, вести диалог с Тем, для Кого не являются преградой ни тюремные стены, ни огромные пространства, отделяющие Ленинград от Воркуты или Забайкалья…

В тюремной камере, ожидая неправедного суда, Юлия Вознесенская, именно через стихи старалась выразить свои личные, личностные отношения с Богом, осмыслить их, развить… Потому что ведь, кроме Бога, в тюрьме, в одиночке надеяться-то не на кого и не на что. И лирическая героиня Вознесенской, сидя в «Крестах» и держа в ладони нательный крестик — то последнее, что еще осталось в этот момент у нее, обращается к крестику так: «В который раз друг друга мы спасаем; / здесь ты один — и совесть, и совет. / Да будет же твой свет неугасаем, / да сгинет здешний негасимый свет!»  И, надо думать, именно благодаря этому, получает надежду: «…И научусь не выживать, а жить».

Подготовила Дарья Болотина

(продолжение следует)

Юлия Вознесенская. Стихи. Часть четвертая

В одиночке
Не одиночество, но просто – одиночка,
Где день и ночь горит кромешный свет.
Еще не все, еще дана отсрочка,
И нет ни суетинки из сует.

Вот здесь теперь мой дом. Он желт и тесен,
Не годен ни для слов, ни для любви…
Но задрожит в ладони желтый крестик –
Извечное «Спаси и сохрани».

В который раз друг друга мы спасаем;
Здесь ты один – и совесть, и совет.
Да будет же твой свет неугасаем,
Да сгинет здешний негасимый свет!

Я ночью на шнурок тебя прилажу –
Гнев перестанет голову кружить;
Прильну к тебе губами и поглажу
И научусь не выживать, а жить.

Поэт и премьер
В воскресенье пятнадцатого июня
Состоялась беседа
Между Премьером и Первым Поэтом.
И Первый Поэт произнес,
Одергивая пестрый китайский свитер:
-Я знаю мир немножко по-своему
И вот поэтому я и пишу.
Премьер ответил:
-Нет, вы не знаете мира,
Вы еще не окончили, как мне помнится,
Даже университета
Марксизма-ленинизма,
Не говоря уже о Высшей
Партийной
Школе.

Поэт удивился;
-А разве там, именно там
Обучают поэтов?
И разве поэтов вообще где-нибудь обучают?

Премьер удивился гораздо больше:
-Откуда же, по-вашему, вышли
В большую поэзию X,Y и Z?

У поэта качнулась вперед голова:
-А разве X,Y и Z – поэты?

Премьер посмотрел на него с удивленьем
И даже с холодным сомненьем
И важно ответил:
-Да, это поэты,
Нужные нашей эпохе.
Я сам их люблю перечитывать
После работы.

-Почему же их книги лежат на прилавках,
Уцененные дважды и трижды
За десять последних лет?
Если народ их не любит и не читает,
То почему же они для народа,
И для какого народа?

Премьер ничего не ответил на это,
Но больше не стали печатать поэта. 
1968

Затравленный талантишко
Затравленный, заржавленный талантишко,
Замученный бифштексами и прачешной,
Пеленками задерганный, придушенный,
Непонятый умеренными душами,
Ты каешься и маешься и мечешься,
Ты рюмкою спасаешься и лечишься,
Выбрасываешь тряпки свои модные,
По-княжески ты молишься: «Свободы мне»!

А я опять твержу тебе, как встретимся:
«Неважную ты выбрала посредницу.
Пойми, тобой отброшенные мерзости
Есть то, на чем моя работа держится».
1968

МОЙ СЫН
Мой сын не верует упрямо,
Никак не верует в войну,
Он говорит мне: «Что ты, мама!
Война бывает в старину,

Теперь такого не бывает»!
И объясняет почему:
- В войну ведь мальчики играют,
А взрослым это ни к чему.

У вас ведь много дел серьезных –
Зачем вам детская игра?
Он прав, мой сын. И это взрослым
Давным-давно понять пора.

Записка Господу Богу
Уж и писать нельзя! Бумаги нет,
При обыске отняли авторучку…
Пишу тебе, Неугасимый Свет,
И фиг они письмо мое получат!

Послушай-ка, так больше жить нельзя:
Мои друзья за каждым поворотом
Мне чудятся, а позовешь – куда там!
Друзья, да не мои, хоть мне друзья.

Я не прошу «На волю отпусти»!,
Но дай Ты мне друзей услышать снова.
Господь, Господь! Пошли хотя бы слово!
Рифмованное, Господи прости.

ОДИНОЧЕСТВО В ОДИНОЧКЕ
Что-то мне сегодня одиноко,
Одиночка знать себя дает?
Чудится: судьба неподалеку
Но никто на помощь не придет.

А придет под утро Ангел смерти
Сонный, непричесанный, босой
Но с освобождением в конверте
И с простой крестьянскою косой

Скажет он: «Окулова, с вещами»!
Стану собираться, чуть жива.
Суну под подушку завещанье –
Вроде тех, что делал Франсуа.
«А, пришел! – скажу, - и слава Богу.
То-то успокоилась душа.
Ну, веди, показывай дорогу».
И пойдем на волю не спеша.

МОИМ «КРЕСТОВСКИМ» ДРУЗЬЯМ
Сегодня мне подарено окно,
Мой белый свет и клином свет – оно.
Хотя решетки все еще на нем,
Но – белые деревья за окном.

Какое изобилие ветвей!
И неуклюжих зимних голубей!
И даже горстка снега между рам…
В сад заключенные выходят по утрам.

Они свистят знакомому окну.
Я улыбнусь и руки подниму:
Какой великолепный «подогрев»⃰ -

Окно, до края полное дерев!

⃰ На тюремном жаргоне 1970-х годов «подогрев» - продуктовая передача

По горячей золе
Босиком по горячей золе
Я бродила, как ласковый странник,
В этой проклятой и окаянной,
Но до крови любимой земле.

Я в канавах искала цветы
И больных стариков врачевала,
Я чужих ребятишек качала
И чужие любила стихи.

«Ты чужая для нас, уходи»! –
Говорили мне добрые люди.-
Голова твоя будет на блюде
Или крест тебя ждет впереди»!

Я теперь уже вижу сама:
Больше мне ничего не покажут.
Наступила большая зима,
И деревья платочками машут.

Видение
Вот, задвижкою пощелкавши,
Растворяется окно.
На кресте из крыльев шелковых
Появляется ОНО.

Подобрав одежды белые,
Чтоб в крови не замарать,
Ангел задницей дебелою
Приседает на кровать,

И, расставив ноги ижицей
На немытые полы,
Замусоленную книжицу
Достает из-под полы.

И, пованивая ладаном,
Этот божий фаворит
Говорит: «Грехи выкладывай!
«Кайся, кайся»! – говорит.

Довоенным патефончиком
Голосок журчит едва:
Помираю потихонечку…
Помираю?!
Черта с два!

-Ангел мой! Прикройте форточку
И кончайте карнавал.
Скрыт под ангельскою мордочкой
Плохо выбритый овал.

Может быть, вы ангел вылитый,
Да погоны из-под крыл…

Матюкнулся ангел, вылетел
И окошко не прикрыл.
Январь 1974 г.

ПОДСЛЕДСТВЕННАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ
По тем же коридорам, Боже мой!
Четыре месяца по тем же кабинетам –
Все четверо, но врозь. Пропали летом
И бродим между летом и зимой.

ПРИПЕВ: Идут дожди, идут холодные дожди.
Не дождаться, не дождаться – хоть не жди!
В наших окнах только решек витражи,
А за ними даже ветка не дрожит.

С утра до вечера один и тт же бред,
С утра до вечера гебистская морока.
Скорей бы срок, чтоб нам дождаться срока
Свершенья бед и завершенья бед.

Припев.

Когда-нибудь мы все придем домой,
Кого-нибудь из нас дождутся дома.
Мы позабудем жителей Содома,
Но как еще нескоро, Боже мой!

ТОСТ-ПОСЛАНИЕ ДРУЗЬЯМ К НОВОМУ ГОДУ

Я пью за военные астры…

О. Мандельштам

Я поднимаю кружку и пью тюремный чай
За траурное кружево и светлую печаль.

Я пью за нашу дружбу, за веру и за честь,
Которые, как прежде, еще в России есть.

За то, что славе старой восстать пришла пора
В художниках-гусарах и рыцарях пера.

За ваши пораженья – предвестники побед,
За лица ваших женщин, прекрасные, как бред.

За гордые могилы, за Царское Село,
За то, что вам такими родиться повезло!

СКЛЕП НЕНАДОЛГО
Нет, наверно. Еще не умру.
Эта камера – склеп ненадолго,
Этот воздух – до времени только –
Я еще подышу на ветру.

Я и в этой поганой дыре
Каждый день повторяю со смехом,
И конец уже виден игре.

Я успею еще к кораблю,
Отплывающему на Запад, -
Прокричать тебе вслед запоздало
Это глупое слово «люблю».

Ну, а если сумею посметь
И пущусь в это плаванье тоже –
Вот уж там настоящая смерть!
А пока еще нет, не похоже…

ЦВЕТЫ НА ЗОНЕ
Мне ночью в зону принесли цветы.
Я их несу печально и свободно.
Мне вслед бараки смотрят исподлобья
И стендов воспитательных надгробья
Вдоль эстакад, и бритые кусты.

За мной бредут потерянные души,
Косясь на тихий свет в руках моих,
На звук романса, на Роальдов стих
Настроив недоразвитые уши –
И боль звериная горит в глазах у них.

Сквозь тени их я прохожу в тоске,
Не задевая ни сестры, ни друга.
И бледные цветы Санкт-Петербурга
Невидимо склоняются в руке.