ДЕНЬ ПЕРВЫЙ, ГЛАВА ПЕРВАЯ,

посвященная рассказам о первой любви, которым предшествует еще одно, тоже небольшое, всего в пару страничек, вступление-экс позиция

«Нет, это черт знает что!» — подумала Эмма. Она перевернулась на живот, положила «Декамерон» между локтей, натянула подушку на уши и попыталась сосредоточиться.

Она уже видела, как будет начинаться этот спектакль. У входа в зал зрителей вместо билетеров встречают монахи в низко надвинутых на глаза капюшонах: они проверяют билеты и провожают зрителей на места в темном зале, освещая дорогу и номера кресел старинными фонарями со свечками внутри... Надо будет сбегать в Эрмитаж, присмотреть подходящий фонарь, зарисовать. А сцена с самого начала открыта и освещена только синеватой бутафорской луной. Она изображает площадь Флоренци с темным фонтаном посредине и порталом церкви на заднем плане. Над порталом надпись: «Memento mori» — « Помни о смерти». Время от времени по сцене будут проходить монахи с тележкой — «собиратели трупов». И колокол, обязательно все время должен звучать заунывный и глуховатый колокол. — «По ком звонит колокол...». Надо устроить так, чтобы до начала спектакля в зале веяло смертью. Вот на этом фоне и будут десять боккачиевских весельчаков рассказывать свои истории.

А все же трудно поверить, что так оно и было: кругом чума, смерть, горе, а посреди всего этого — изящные женщины и галантные мужчины ублажают друг друга романтическими и озорными байками. Вот у нас и не чума, а простая кожная инфекция, какие то и дело вспыхивают в родильных домах, — а слез, а истерик!.. Или так измельчал народ? И что им, глупым бабам, не лежится? Не терпится за пеленки приняться? Господи, как представишь себе, так руки опускаются: тридцать подгузников, тридцать тонких пеленок, столько же байковых — зима. И каждую простирнуть, прокипятить, с двух сторон прогладить.

С ума сойти! На Западе матери давно пользуются бумажными пеленками и непромокаемыми штанишками: что бы нашим заодно с их драгоценной электроникой прихватить парочку действительно необходимых изобретений? Так ведь нет, до такого экономического шпионажа они не додумаются. А ведь это тоже деньги. Впрочем, ну их. Надо сосредоточиться на «Декамероне».

В палате одна из женщин заплакала в голос, ей тотчас стала вторить другая. Эмма поняла, что сосредоточиться ей никак не удастся, и хотела уже сказать что-нибудь этим ревам, но ее опередила Зина, «женщина без определенного места жительства», как называли ее врачи при обходе, а попросту говоря, бродяжка, «бичиха».

— Бабоньки! — смеясь, заговорила она. — Вы бы хоть по очереди скулили, а не хором. В ушах звон стоит. Пропадет молоко с расстройства, тогда узнаете, почем фунт лиха.

— В самом деле, дорогие мамочки, потише бы... — все же не удержалась Эмма.

— Отвлечься бы чем-нибудь от мрачных мыслей! — вздохнула толстушка Ирина, которую в палате все звали Иришкой за добрый нрав и какую-то славную домашнюю уютность.

— Может, кто анекдот расскажет?.. — поддержала ее Зина.

И тут Эмму осенило. Она подняла над головой «Декамерон»:

— Дорогие мамаши! Кто из вас читал эту книгу — «Декамерон» Боккаччо?

Кто читал, кто нет.

— Так вот, — продолжала Эмма, — для нечитавших объясняю популярно. В этой книге рассказывается о том, как десять средневековых юношей и девушек во время чумы покинули Флоренцию, уехали за город и сами себе устроили карантин как раз на десять дней, как и у нас. И каждый день они по очереди рассказывали друг другу разные истории о любви, счастливой и трагической, о проделках ловких любовников. Вот я и думаю: а не устроить ли нам здесь свой «Декамерон»? Нас как раз десять, и у нас впереди десять дней. Мы можем рассказать друг дружке сто разных историй. Ну, как вам моя идейка?

Все будто только и ждали этих слов: анекдоты и рассказы о семейных заботах всем давно уже приелись.

— Придумано здорово! — заявила Иришка. — Я предлагаю начать с самого начала, то есть с рассказов о первой любви. Только, чур, я рассказываю последняя, потому что я стесняюсь!

— А чего стесняться-то? Аль мы все не бабы, не одним местом любим? — засмеялась Зина.

— А ты какое место имеешь в виду? — прищурившись, спросила ее эффектная блондинка с заграничным именем Алина.

— Она имеет в виду сердце! — на всякий случай поторопилась ответить за Зину Валентина, как позже выяснилось, «дама из номенклатуры».

— Ах сердце!.. — разочарованно протянула Алина и равнодушно зевнула. Но было видно, что она просто дразнит Валентину, а сама по себе идея рассказывать всем по очереди ей нравится, глаза у нее так и блестели.

Но Валентина не сдавалась.

— Не понимаю, почему слово «любовь» у некоторых вызывает нездоровые смешки? Любовь в нашей стране дело государственной важности, потому что на основе любви создается семья, а семья — это ячейка государства.

— Это верно! — вступила в разговор Ольга, работница с Адмиралтейского завода. — Моей первой любовью даже два государства занимались: Советский Союз и Германская Демократическая Республика, во как...

— Ну?! Расскажи, Оля! Расскажи! — загалдели женщины и, приподнявшись в кроватях, приготовились слушать. Ольга не стала ломаться и начала историю своей первой любви.