Книги русскоязычных христианских авторов выходят на книжный рынок и делают это с успехом, о чем свидетельствуют повторные тиражи и названия издательств, перекупающих авторские права. Еще совсем недавно слова "православная литература" ассоциировались у широкой публики исключительно с церковными календарями, житиями святых, сборниками постных рецептов и прочей "благочестивой" книжной продукцией. Теперь появляются авторы, книги которых ориентированы в первую очередь на светского читателя, которого не встретишь в церковной лавке. Они отвечают на вопрос, зачем современному человеку христианство.

Импульс этой новой христианской литературе дали женщины. Можно ли отнести их произведения к женской прозе? Наверное, по формальному признаку можно. Значит, мы имеем дело с современной православной женской литературой. Сформируется ли она как отдельное направление в российской словесности, пока говорить рано. Но даже если ее развитие остановится на тех авторах, о которых пойдет речь ниже, фактом литературного процесса она уже стала.

Апокалиптическая тревога, охватившая круги христианских традиционалистов в связи с глобализацией и развитием биотехнологий, начинает подвергаться рефлексии. Из ворохов листовок с призывами "уходить в леса" и сотен аналитических и публицистических брошюр разной степени адекватности выкристаллизовалась некоторая относительно умеренная общая позиция, которая поддается художественному переосмыслению. За переосмысление взялись женщины, написавшие два романа в жанре фэнтезийной антиутопии.

У Юлии Вознесенской, написавшей "Путь Кассандры, или Путешествие с макаронами", и Елены Чудиновой - автора "Мечети Парижской Богоматери" - много общего. Обе поселили своих героев в Западной Европе: Вознесенская - в Лондоне и Баварии, Чудинова - в Париже. Наконец, обе работают в жанре антиутопии, действие романов разворачивается в недалеком, но все-таки будущем (в середине и конце нашего века). Прослеживаются даже некоторые сюжетные параллели: и в "Кассандре", и в "Мечети" одна из сюжетных линий связана с пожилыми парами, в которых жена русская, а муж грек. Россия в обоих романах - некое таинственное государство, до которого в полной мере не добрались щупальцы спрута глобализации, а Римская Церковь - предательница, прекратившая свое существование. Однако картины глобализованного мира, нарисованные писательницами, принципиально разные.

У Вознесенской мир пережил большую катастрофу, изменившую его географию, и центрирован вокруг некоего религиозного персонажа, называющего себя Мессией (сокращенно - "Месс") и правящего всем уцелевшим от катастрофы миром (кроме России, но этот факт играет в романе второстепенную роль). Люди превращены в бездумных существ, верящих, что они счастливы, и беспрестанно благодарящих и восхваляющих Месса. Они одеты в унифицированные костюмы, получают все необходимое для жизни - унифицированную еду, например - с помощью компьютерного чипа, вживленного им в руки и одновременно выполняющего роль паспорта, ключа, кредитной карточки и личного дела. Люди не касаются друг друга во избежание передачи микробов, не загорают, общаются только в виртуальной реальности, где каждый выбирает себе игровой мир и маску в этом мире. Существует даже профессия "декоратор реальности" - человек, выдумывающий новые виртуальные миры. При первых симптомах какой­либо болезни человек добровольно-принудительно подвергается эвтаназии. Нет необходимости ни в семье, ни в друзьях, ни в собственном мнении. И только горстки "асов" (от "асоциальный элемент") - отщепенцев, не принявших личный код и не вжививших чип, за которыми охотятся отряды биороботов - знают о мире правду. К этим "асам" принадлежат и члены уцелевших православных общин, к которым присоединились католики-лефевристы, ушедшие после предательства Папы в катакомбы. В центре романа - приключения девушки Кассандры (Сандры), которая из добропорядочной гражданки и верной поклонницы Месса постепенно превращается в диссидентку-аса и приходит к христианству. Роман полон описаний всяческих "примочек" - атрибутов нового миропорядка, которые фантазия Вознесенской щедро выводит из некоторых направлений современной научной и идеологической мысли.

Мир Чудиновой - государство Еврабия (впервые это словечко ввела итальянская журналистка Ориана Фалаччи, книга которой "Сила разума" вдохновила Чудинову). Еврабия появилась на месте Европы в результате бесконечных уступок либеральных государств мусульманским общинам. Законы шариата действуют на Западе. Европейцы, не пожелавшие переходить в ислам, помещены в гетто и поражены в правах. Женщины (имена которых изменились, например, с Аннет на Асет) не смеют выходить на улицы без паранджи, католические храмы превращены в мечети, подпольно делающих литургическое вино фермеров публично побивают камнями. Естественно, в катакомбах Парижа (заброшенных ветках метро и канализационных коллекторах) действует движение Сопротивления. Постепенно партизаны приходят к пониманию того, что все их акции, осуществляемые без особой надежды на окончательную победу, без осознания духовного смысла происходящего, обесцениваются. Мусульмане завоевали Европу полумесяцем - значит, противостоять ему может только крест. Единственный на весь Париж священник, окормляющий обитателей гетто и партизан - один из главных героев романа. В его уста вложены небанальные размышления автора о причинах разделений в христианской Церкви, которые привели к столь печальному результату, и о последствиях всяческих "церковных обновлений".

Роман Чудиновой можно расценивать и как вопиюще неполиткорректный политический памфлет. Чего только стоят рассказы о том, как Европа дошла до жизни такой, основанные на трактовке событий 1990-х и 2000-х годов со сносками на новостные сообщения и телесюжеты! Или образ героини Сопротивления - старухи террористки, побывавшей в детстве в чеченском плену. Не говоря уже о мелькающих сатирических персонажах - правозащитнике Адаме Кузнецове и актрисе Агнессе Блэктомб. Одна из самых ярких находок Чудиновой - персонаж юродивой девочки Валери. Как и подобает юродивым, она публично обличает мусульман (которых, кстати, называет "задницами" за позу, в которой те совершают намаз). Написать такое произведение, памятуя о судьбе голландского режиссера Тео Ван Гога, мог только очень отважный человек, располагающий к тому же фактами, доказывающими его правоту. И Чудинова приводит эти документальные факты в сносках и примечаниях, а также пространных исторических экскурсах в самом тексте.

Можно сказать, что Вознесенская и Чудинова - добрый и злой следователи, ведущие "дело" либерализма. Вознесенская остается бабушкой сказочницей (недаром она автор нескольких детских книг): в "Кассандре" - светлый сентиментальный финал, трогательный и несколько нелогичный. Чудинова гораздо жестче, что можно предположить и после прочтения ее публицистических статей (например, в журнале "Главная тема"). Герои "Мечети" одержали Пиррову победу, промежуточный бастион взят дорогой ценой. Но радужных перспектив у христианства и европейцев немного. Начинается исход парижан из гетто в леса. Прогнозы Чудиновой довольно мрачны, однако только так и можно описать яму, которую европейское общество роет само себе. В целом сценарии "последних времен" написаны дамами вполне правдоподобно. Единственное, что серьезно портит впечатление от обоих произведений - стилистическая небрежность (например, у Чудиновой встречаются такие перлы, как "запрокинутая шея") и некоторая степень ходульности сюжетных ходов и персонажей.

"Современный патерик" Майи Кучерской будоражит православную общественность уже два года - с тех пор, как вышло его первое неполное издание. Реакция в православных кругах неоднозначна. Некоторые священники, причем весьма именитые, приняли "Патерик" доброжелательно и даже рекомендуют его к прочтению своей пастве. Другие, в основном монахи и целибатные священники, считают, что нарушено privacy, что "баба влезла, куда не след", и предавать огласке разговоры священников и "кухонные" беседы прихожан недостойно православной христианки. Некоторые православные издания ("Сибирская православная газета") перепечатывают отрывки из "Патерика", другие - клеймят его по полной программе. Мнения разделились и на Интернет-форумах.

Корни "Патерика" Кучерской восходят не столько к древним патерикам, сколько к "Соборянам" Лескова и "Мелочам архи, прото­ и просто иерейской жизни" Михаила Ардова. Эта книга - ответ на извечные претензии к Церкви: "А почему батюшки на мерседесах? А почему батюшки грубят?" Кажется, одна из задач Кучерской - показать, зачем современному человеку ходить в храм, что находят люди в церковной жизни, попытаться нащупать, как можно нефальшиво говорить о вере с современным человеком. Она выбрала наиболее подходящую для выражения религиозности форму притч, подразумевающую иносказательность и парадоксальность.

Но притчи Кучерской бытовые. Иногда и не притчи вовсе, а рассказы, эссе, анекдоты, страшилки. Тем не менее, сохраняющие некоторую "притчевость", потому что герои Кучерской, даже атеисты, живут в мире, в котором есть не только материальное измерение, но и духовное. Каким-то непостижимым образом Кучерской удается транслировать в своих весьма лаконичных и скупых на витиеватые эпитеты текстах это ощущение духовной реальности. Современный читатель устроен так, что "по серьезке" ничего не воспримет. Он приучен к постмодернистскому передергиванию и иронии. И Кучерская щедро иронизирует, а подчас и саркастически усмехается. Но за этим отстраненным и иногда даже злобным подтруниванием чувствуется выстраданная любовь автора ко всем своим персонажам и к объединяющей их церковной жизни. В финале "Патерика" герои - и батюшка-бизнесмен, и батюшка-атеист, и злая игумения, и десятки героев-мирян - набожных и не очень - и все-все остальные на Пасху оказываются в храме, всех их охватывает пасхальная радость. Учитывая иносказательность этого последнего отрывка, можно предположить, что так Кучерская представляет себе всеобщее воскресение.

Портрет современного "народа Божия", нарисованный Кучерской, вполне правдоподобен. Каждый церковный человек узнает в героях Кучерской себя или своих знакомых. В некоторых отрывках фигурируют реальные и узнаваемые персонажи, в других - собирательные образы, третьи совсем фантастичны. Фантастика у Кучерской похожа на некоторые ранние работы Шагала, такие как "Прогулка" или "Свадьба" - то есть и не фантастика вовсе, а такое мудрое и как бы наивное видение.

Критика Кучерской в православной среде строится по линии "можно так об этом писать или нельзя…", выражаясь языком одного маститого московского протоиерея, "задирать подол Матери-Церкви". Однозначного ответа на этот вопрос нет, учитывая, что некоторые рассказики Кучерской довольно жестоки. Как первый опыт описания современной церковной жизни изнутри, рассчитанный на самую широкую аудиторию, "Современный патерик", безусловно, войдет в историю литературы. Во многом еще и благодаря изяществу формы и великолепному русскому языку, недаром автор - кандидат филологических наук и специалист по русской литературе XIX века. Традиции русской классики несомненно прослеживаются у Кучерской.

Казалось бы, в одной нише с "Патериком" находится роман Олеси Николаевой "Мене, текел, фарес". Николаева - член Союза писателей, российского ПЕНклуба, преподаватель Литературного института имени М. Горького, постоянный автор "Нового мира" и других толстых журналов, жена священника, который руководит пресс­службой Московской Патриархии. Короче говоря, человек уважаемый и в литературных, и в церковных кругах, автор множества апологетических статей и популярной среди верующих книги философских эссе "Православие и свобода".

Однако роман "Мене, текел, фарес" больше всего напоминает несколько олитературенное собрание сплетен. Роман написан от первого лица и трудно предположить, что Николаева дистанцируется от своей лирической героини. Скорее это произведение можно принять за автобиографическое. В мемуарах Николаевой перед читателем предстает церковная и околоцерковная жизнь 1990х годов. Точнее, некоторые ее эпизоды, самые болезненные для Церкви. Хоть немного осведомленный о церковных проблемах читатель без труда узнает в персонаже игумена Ерма архимандрита Зинона (Теодора), в священнике Лаврищеве - священника Георгия Кочеткова, и так далее.

Жанру сплетни свойственно преувеличение роли автора в развитии событий и снисходительное осуждение всех остальных действующих лиц. Даже если это духовный отец автора, пускай и бывший. Там, где у Кучерской иносказательность и ирония, у Николаевой - стервозный сарказм. Где Кучерская пишет о Церкви как о народе Божием, Николаева пишет о себе и своей роли в церковной истории. Совершенно непонятно, как интеллигентная жительница Переделкина могла выписать академика Аверинцева в виде безобразного "лаврищевца"? Как вообще можно было поверхностно и походя касаться таких вопросов внутрицерковных отношений, о которых даже архиереи предпочитают не выносить окончательных вердиктов?

Учитывая, что роман рассчитан не на внутрицерковную аудиторию, а на обычного читателя и даже был удостоен премии журнала "Знамя" (безусловно, такие "бытописательные" произведения о современной Церкви редки и занятны, поэтому заслуживают внимания литературных авторитетов), образ Церкви, создаваемый Николаевой - верующим человеком - казалось бы, должен был показывать, в чем суть, почему для всех этих людей (героев романа) так важны эти странные проблемы, которые они решают. Одним словом - нести минимальный миссионерский заряд (тот самый, который явственно читается у Кучерской).

Но нет, в романе "Мене, текел, фарес" все интриги существуют исключительно ради увлекательности сюжета и служат поводом для литературных упражнений автора. Идея отсутствует, роман, как и положено сплетне, стелется по земле.

Справедливости ради стоит отметить, что не смотря ни на что, Николаевой удалось "держать марку" писателя-профессионала. Одна из линий романа, в которой описывается жизнь православного священника - француза о. Василия Паскье (в романе он выведен под именем отца Гавриила) - действительно бесподобна. История француза, ставшего священником в русской глубинке со всеми ее парадоксами - бабушками, алкоголиками, бездорожьем и чудесами, местами трогает до слез, а местами вызывает приступы неудержимого хохота. А главное, образ отца Гавриила - единственный в этом романе подлинный образ современного христианина.

Итого:

Из всех четырех дам только Кучерскую можно назвать автором литературного произведения в классическом смысле слова. "Современный патерик" обладает всеми необходимыми для этого качествами: безупречностью языка и чувством стиля (Кучерская пишет на том современном русском языке, носителей которого не так много в нынешней российской литературе - на языке, наследующем "великому и могучему"), мировоззренческой и идеологической целостностью, и некоторой долей энциклопедичности (в смысле "энциклопедии русской жизни").

Остальным авторам не достает, как минимум, одного из этих условий, так что их романы можно смело причислить к беллетристике. Тем более, что учитывая тиражи, которыми они выпущены, а также стиль оформления обложек, элитарными книгами для интеллектуалов их никак не назовешь.

Однако эта беллетристика качественно отличается от остальной популярной литературы, издающейся сейчас в России. Принципиальное отличие - крепкая ориентация на традиционные ценности и осмысление реалий современной жизни в религиозном контексте.

Опубликовано в журнале "Санкт-Петербургский церковный вестник" в марте 2006 года

обозреватель газеты Издательского Совета РПЦ "Церковный вестник"