Новый сборник рассказов всенародно любимой писательницы Ю.Н. Вознесенской поступит в продажу в конце ноября. А пока мы предлагаем вам один из рассказов этой замечательной книги.

"Страшнее моего горя и на свете не бывает!", - сказала по телефону моя подруга Татьяна, когда я позвонила ей в Вятку, узнав о ее несчастье. В общем-то я с нею была согласна: какое горе может сравниться с потерей единственного сына, двадцатитрехлетнего здорового молодого человека, только что закончившего институт, успешно начавшего самостоятельную жизнь и, между прочим, собиравшегося вот-вот жениться?… И смерть какая-то странная, наводящая ужас и оторопь: он скончался во сне от остановки сердца, ничем перед этим не болея ни одной минуты, и причину смерти врачи установить так и не смогли. Потеря маленького ребенка - страшная беда и тяжелое переживание, но у молодой мамы есть хотя бы надежды родить другого, а вот у Татьяны, которой было уже далеко за сорок, такой надежды уже не было. Да и муж ее умер лет пятнадцать тому назад, тоже, кстати, от остановки сердца во сне, как и Владик. Больше она замуж не выходила и даже не пыталась, решив всю жизнь отдать единственному сыну…

Часами беседовали мы с Татьяной по телефону; чем я еще могла помочь ей, если между нами сутки езды на поезде? Так прошло полгода, и я видела, что горе ее остается таким же безысходным и даже не притупляется. Надо было изловчиться, выкроить время и просто поехать к ней и там на месте смотреть, что можно сделать. В общем, отправилась я в Вятку, по дороге в поезде размышляя, чем же мне помочь моей подруге, как ее утешить, как помочь выползти из-под придавившей ее каменной беды? И как объяснить ей, маловерной, что в таком горе может помочь только одно - молитва Господу? Причем поможет это и ей, и ее сыну. Вот последнее объяснить оказалось труднее всего.

- Танюша, но ты же верующий человек, ты же должна понимать, что сын тебя покинул не навсегда, придет время - и вы с ним встретитесь! А сейчас ты можешь помочь твоему Владику молитвами, милостыней, - завела я по пятому кругу, когда мы наполнили водой и включили третий электрочайник.

- Это ты так говоришь!

- Не я, а Православная Церковь и Святое Писание.

- Ну да, я знаю, слыхала, читала… И батюшка в храме мне то же самое сказал, когда Владика отпевали… Но я все время думаю, а что если наша Церковь ошибается, и никому из умерших молитвы оставшихся на земле на самом деле не помогают?

- Слезы твои, думаешь, Владику очень помогают?

- Да нет, конечно. Только как же мне не плакать?

- Плакать о нем ты будешь всегда, и через двадцать лет вспомнишь и всплакнешь, но это нормально. Однако забиваться в угол и делать из этого плача образ жизни - это уж точно бесполезно для него! Вместо того, чтобы сидеть в темном углу и плакать, ты могла бы съездить в паломничество по монастырям, помолиться о сыне нашим святым, заказать везде поминания за Владика, раздавать за него милостыню… Ты разве уверена, что у него не было грехов? Он ведь не успел покаяться перед смертью…

- Да, он, слава Богу, умер во сне, скоропостижно… Я утром подошла его будить - а он холодный! Одно мне утешение - не мучился.

На счет предпочтительности скоропостижной смерти без покаяния я с Татьяной была решительно не согласна, но спорить уж не стала.

- Ты вот о чем подумай? Танюшка: сыну твоему сейчас очень нужны твои молитвы, ведь он не успел перед смертью покаяться, получить отпущение грехов. Ведь Владик твой был не особенно церковным человеком, вроде тебя самой…

- Ну уж совсем нецерковными нас никак нельзя назвать! На Пасху мы вместе с сыном всегда в храм ходили и куличи святили. А на Крещенье я за святой водой обязательно хожу - вон она у меня до сих пор под иконой стоит…

- На книжной полке.

- Ну и что? У меня ж на этой полке не женские романы или детективы стоят, а полное собрание сочинений Льва Толстого! И разве по церковным правилам нельзя иконы и святую воду на книжных полках держать?

- Можно, отчего нельзя? Хотя лучше, конечно, было бы устроить молитвенный уголок - "красный угол", как говорили в старину…Вставала бы утром, зажигала лампадочку и начинала день с молитв Богу о своем сыне. Как бы ты этим Владика утешила, помогла ему!

- Ничего ему теперь не нужно, сыночку моему, и никакие молитвы ему не помогут!

- Как же ты ошибаешься, Танюша… Не молились бы мы, православные, постоянно, и в храме, и дома, за наших дорогих усопших, если бы не верили, что им помогают эти молитвы. Уж за две-то тысячи лет Православная церковь успела выяснить, что православным полезно, а что нет! Нужны молитвы нашим умершим, очень нужны.

- А вот я в это не верю, не могу поверить! Пустая болтовня!

- А я - верю. И миллионы православных по всей земле верили и верят и ежедневно возносят молитвы Богу, чтобы Он отпустил грехи "всем прежде отшедшим в вере и надежде воскресения православным христианам".

- Да какие там у моего Владика были грехи! Он был умный и чистый мальчик.

- Он был очень хороший сын и умница, это так. Но уж поверь, все мы, кроме святых, предстаем перед Богом не в белоснежных ризах, а в рубище, и всем нам нужно прощение грехов. Вот во время Великого поста в храме поют: "Чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь; просвети одеяние души моея и спаси мя…" Тебе понятны эти слова, Танюша?

- Честно говоря, не очень. Отдельные слова только - "чертог украшенный", "одеяние души"…

- Тогда послушай, как переложил эту молитву на стихи поэт Вяземский! - И я прочла ей:

Русскую классическую поэзию Татьяна любила, она слушала меня внимательно и задумчиво.

- Вот это понятно. Поэт хотел сказать, что перед Богом мы все грешные и духовно одеты не лучше нищих или бомжей.

- Именно!

- Значит, и мой Владик… тоже?

- Ну не благочестивей же он Петра Андреевича Вяземского!

- Да нет, он был обыкновенный современный молодой человек.

- А современные молодые люди отнюдь не безгрешные. Так что и у Владика "одеяние души" навряд ли было в полном порядке перед смертью.

- Наверное… Но что ж я-то теперь могу с этим поделать?

- Татьяна! Так я же тебе именно об этом и толкую уже третий час! Ты можешь помочь ему молитвами о прощении его грехов, вольных и невольных.

- Если бы я была твердо уверена, что ему нужны мои молитвы и что они и вправду ему помогают, я бы день и ночь молилась. Но как это проверить?

- А ты поверь не проверяя!

- Не получается у меня…

- Сомнения мешают?

- Да, они самые.

- А пока ты ТУТ сомневаешься, он ТАМ печалится, что любящая мать не хочет помочь ему и даже не пытается обновить его духовную одежду… Знаешь, мне вспомнилась одно подходяще к случаю сказание. Вот послушай! - И я рассказала Татьяне старинную поморскую сказку.

На южном берегу Студеного моря, так в старину называлось Белое море, стояло рыбацкое селенье Олениха, и жила в нем красавица-вдова Василиса с сыном-рыбаком Василием, Васильком. Муж ее погиб обычной для рыбака смертью: вышел в море на лодье со своей рыбацкой ватагой тюленя бить и не вернулся. И никто из рыбаков с той ловли не вернулся, и лодья пропала, даже щепок к берегу не прибило.

Осталась Василиса одна с сыночком Васильком. Сына она любила так крепко, что замуж больше ни за кого не пошла, хотя сватались многие, и все свое нерастраченное сердце отдала молодая вдова сыночку-сиротинке. Но как ни лелеяла сына Василька вдова Василиса, а как подрос парнишка, пришлось и ему взяться за рыбацкий, только не за тюлений, а за "вешний". В Оленихе этим промыслом занимались те рыбаки, у кого не было своей лодьи. Промысел назывался "вешним", а рыбаков называли "вешняками", и был этот промысел весьма нелегким и опасным. Еще в разгар зимы выходили крестьяне-рыбаки из своих сел и деревень и шли на север, на Мурман, и к весне только доходили они до губы Студеного моря, к мысу Святой Нос, и поспевали как раз к весеннему ходу трески. Выходили "вешняки" из села в разгар зимы, когда гудят бураны и трещат морозы, а возвращались в конце августа, а то и в сентябре. До рыбацких становищ добирались они долго и трудно, кто как мог - на лыжах, лошадях, пешком, на оленях. Путь их нелегкий так и назывался в народе - "мурманская дорожка". Шли "вешняки" через пустынные места, заселенные не только своими поморами, но и лапарями-саами, жилье в пути попадалось редко; рады были "вешняки" переночевать на саамской стоянке, а то и просто в санях. Ветра в тех голых краях дули с севера сильные, студеные, и часто в пургу или особенно лютый мороз рыбаки-"вешняки" замерзали прямо в пути; хоронили их в снегу, без могил, а отпевали уже потом, когда возвращались в родные края. А впереди было море и нелегкий рыбацкий промысел, штормы и туманы, так что и в море Студеном гибли многие. Нередко их еще и на льдинах весенних уносило в океан, откуда уже мало кто возвращался - разве что случайное судно, свое или чужое, заметит и подберет… Два года подряд Василий сходил на "вешний промысел" удачно, вернулся хоть с небольшими, но деньгами, а на третий год ушел зимой и не вернулся осенью. Возвратившиеся в Олениху рыбаки рассказали Василисе, что Василька с товарищами, ловивших треску со льда, ветром внезапным унесло на оторвавшейся льдине в открытую воду, в океан. Света невзвидела бедная вдова, билась три дня, к морю рвалась - за сыном, еле удержали соседи. Потом опомнилась, затихла…

Прошел год, другой. Василиса горюет, плачет, сыночка любимого забыть не может. И вдруг однажды ранним зимним синим вечером - тук-тук-тук! - стучится кто-то в окошко: "Открой, матушка, я с доброй вестью к тебе!" - и на крыльце пимы загрохотали, снег отрясая. Вздрогнуло и упало было от радости сердце Василисы, но нет - не Василька это любимый голосок, не его и повадка. Отворилась дверь, и в избу вошел незнакомый человек, явно не бедный: на плечах хороший полушубок из белой овчины, на голове - треух из молодого оленя-пыжика. Стащил незнакомец треух с головы, поклонился трижды в красный угол на иконы, потом один раз - хозяйке да и говорит:

- Ты и есть вдова Василиса, матушка?

- Да, я.

- А сына у тебя Василием зовут?

- Звали Василием… Да утонул мой сынок Василек два года назад, - и заплакала, как водится.

- А вот и не утонул твой Василек! Радуйся, матушка, жив он и здоров! За морем живет и скоро женится, а потом и к тебе в гости приедет! - сказал вестник. И тут же имя свое назвал - Трофим.

Поведал Трофим обомлевшей Василисе удивительную историю. Не погиб, оказывается, дорогой ее сыночек, а чудом спасся. "Не иначе как по вашим молитвам, матушка!" - добавил в этом месте Трофим. Льдина, на которой рыбаков-"вешняков" в море унесло, еще раз раскололась, да так, что на одной ее половине все рыбаки остались, а на другой - один Василий. Хотел он уже в воду броситься и доплыть до товарищей, но сообразил, что это верная смерть - плыть в ледяной воде на таком студеном ветру: коли и доплывет, так согреться на льдине будет нечем! И остался он, решил предать себя воле Божьей. И правильно, как оказалось потом, Василий решил: неделю и еще полдня просидел он один на льдине, оголодал, ел снег, края рукавиц овчинных изжевал, а согревался - молитвой. Много он в эти дни молился - Спасителю, Божьей Матери, Василию Великому, своему небесному покровителю да Николаю Угоднику, защитнику всех ходящих по водам морским. Недаром говорят, что тот не молился, кто в море не бывал. За полдень седьмого дня увидел Василий у окоема небольшое судно-шкуну с двумя склоненными назад мачтами. И со шкуны его тоже заметили, свернули с пути и подняли почти бесчувственного со льдины. Напоили и растерли его норвежским ромом, закутали в сухую оленью шкуру. Придя в себя, первым делом Василий спросил, куда идет корабль? "В Северную Норвегу! - ответили ему. - Лес, сало и хлеб везем!" Встрепенулся Василий: "Мне к русскому берегу надо, братцы! Может, лодчонку какую дадите?" Засмеялись моряки: "Нет у нас лишних лодчонок, паря! А идем мы в Варгаев*, там наш порт. Но ты не горюй, к русскому берегу мы тоже скоро пойдем, когда рыбу и ром из Норвеги в Россию повезем!" Судно принадлежало русскому купцу, торговавшему между Норвегой и Русью, а жившему в Варгаеве. Купец, а был это отец Трофима, расположился к молодому храброму рыбаку и по прибытии в Норвегу взял его к себе в дом выхаживать: Василий все-таки на льдине промерз сильно и как в тепле на шкуне оказался, так тут же и расхворался.

Недели две отлеживался он, а потом встал и работу попросил: "Должен я за провоз и заботу хозяину отработать!" Честность такая купцу по нраву пришлась и начал он Василия, как только тот окреп, к торговому делу приучать. И с Трофимом Василий подружился, стали они не разлей вода, словно дружные родные братья. А боле всего он сестре Трофима Липушке по сердцу пришелся. Года не прошло, как заметил купец, что между молодыми пошли переглядушки, подумал да и благословил их на честный брак, уж очень ему молодой помор понравился. Только велел он и у матери Василия тоже благословение получить. "Как хочешь, так и добудь, а чтобы мне благословение от матери твоей было!"

- И вот, матушка Василиса, вскоре послал меня отец с обозом норвежской рыбы в Санкт-Петербург, по "мурманской дорожке", а Василий и говорит: "Выручай, брат Трофимушка!", и попросил он меня по дороге в село Олениха завернуть, оно мол по дороге, его все рыбаки-поморы знают. Так и оказалось, легко я тебя нашел. Так что просит тебя, матушка, твой сын Василий вышить ему его праздничную красную рубаху васильками - это и будет, сказал, ему от тебя на свадьбу материнское благословение! Так что на обратном пути из Петербурга я снова к тебе заеду, ближе к Пасхе, и рубаху вышитую для Василька заберу. Свадьба-то у него с сестренкой моей на Красную Горку назначена, так что ты уж поспеши с рукодельем-то!…

Переночевал Трофим в избе у Василисы как у будущей родственницы, а наутро ушел с обозом в Петербург. А Василиса достала из сундука красную шелковую рубаху сынка, которую он только на Пасху надевал в Божью Церковь, достала и моточек синего шелка, иголку, села на лавку под окошком, где светлее, да и призадумалась. Сомнения ее стали одолевать: уж больно складная да гладкая история у Трофима вышла! Уж не лихой ли он обманщик, который решил хитростью выманить дорогую шелковую рубаху у бедной вдовы да еще и заставить ее расшивать рубаху ту заветную цветами-васильками? А ну как никакого купца в Норвеге с дочерью-невестой вовсе и нет?

Сидит Василиса у окна с красной рубахой на коленях: вышьет один василек - и отложит рубаху, сына вспомнит и не верит, что жив он и ждет от нее шелковую красную рубаху с синими васильками, материнское ее благословение на свадьбу. Заплачет она, бросит свое рукоделье и уйдет на берег моря Студеного о сыне горевать да плакать. Потом опомнится: "Да что ж это я? Время-то идет, а у меня еще и ворот не готов, а ведь еще и рукава расшить надо!" - бросится домой, схватит иголку и снова шить. Пошьет немного, и опять сомнительные думы ее одолевают. И сынка, коли жив он, ей жаль - как же он без ее материнского благословения под венец невесту поведет? - но и трудов своих напрасных жаль, а главное - обидно за обман, да и рубаху шелковую лихому человеку отдавать задарма нет охоты! Так, говорят, все сидела и сомневалась… Может и до сих пор сидит, сомневается.

- Ну, а конец-то у сказки какой? - спросила Татьяна, слушавшая меня с детским вниманием, вся захваченная нехитрой поморской историей. - Не может старая сказка так неопределенно кончаться, это ж не новомодный психологический роман, где финал остается открытым из литературного кокетства!

- А вот, представь, не знаю! - схитрила я. - Не помню! Ты уж сама конец сказки придумай, Танюша! - И с этим словами я подругу свою оставила в размышлениях и уехала к себе в Петербург, домой.

Но вам я расскажу конец истории самой Татьяны. Вернувшись в Санкт-Петербург, я как-то закрутилась в делах и не сразу позвонила ей, а когда позвонила - не застала ее дома. Потом, уже месяца два спустя, она сама мне позвонила и сказала, что все еще думает над концом поморской сказки. А еще сказала, что побывала она за это время паломницей в двух святых местах - в Трифоновом мужском монастыре и в женском Христорождественском, в своей Вятской епархии. Мне показалось, что голос у нее стал намного спокойней, не такой надтреснутый и без этих отчаянных высоких нот.

Через год я получила от Танюши письмо, а в конверте были: открытка с видом Христорождественского монастыря и красная шелковая закладка для книги с вышитым на ней синим васильком. Письмо на открытке было очень короткое: "Спасибо за поморскую сказку, дорогая, она меня вразумила. Сейчас я живу трудницей при обители, что будет со мной дальше, пока не знаю. Но красную рубаху я прилежно расшиваю васильками, а один из них дарю тебе на молитвенную память о нас с Владиком. Твоя любящая р. Б. Татьяна".

Ну конечно, у старинной сказки должен быть определенный конец и желательно хороший, иначе что же это за сказка, правда?

Утоли моя печали. Аудиокнига
Юлия Вознесенская

Тяжелая болезнь, уход близкого человека, развод, несчастная любовь - людям часто приходится сталкиваться с тяжелыми обстоятельствами, которые кажутся непреодолимыми. Новое произведение Ю.Н. Вознесенской подскажет, как с помощью веры превозмочь беду и справиться с самыми отчаянными жизненными ситуациями. Главная ценность рассказов в том, что все они созданы на основе реальных событий, содержат живой опыт людей, преодолевших беду и нашедших Бога. Аудиоиздание рассчитано на широкий круг читателей.