14 сентября 2015 года мы отмечаем 75-летний юбилей Юлии Николаевны Вознесенской, замечательной поэтессы и писательницы. Как решаются в ее произведениях главные вопросы и почему автор во второй половине жизни старалась откреститься от диссидентсткого опыта? Предлагаем вашему вниманию еще один фрагмент ее автобиографической повести «Записки из рукава».

Осмысляя творчество Ю.Н. Вознесенской, невозможно пройти мимо тюремного и лагерного опыта писательницы. И не только потому, что, как мы уже говорили раньше, в заключении проявились и закалились лучшие стороны личности Юлии Вознесенской (любовь к истине, сострадание даже к падшим и к врагам, умение любить грешника, ненавидя грех, внутренняя независимость и т.д.); не только потому, что лагерь способствовал становлению ее духовного христианского стержня. Очень важно, что автобиографическая повесть «Записки из рукава», посвященная аресту 1976 года и воркутинской ссылке, и ее продолжение «Ромашка белая» — о тюрьме и забайкальском лагере в поселке Бозой — стала своего рода мостиком между поэзией Вознесенской и прозой, которой она активно занялась лишь после лагеря, в эмиграции, да и то не сразу.

И, хотя впоследствии Юлия Николаевна, вспоминая о диссидентском периоде своей жизни, неоднократно подчеркивала: «…не наше это было вообще дело. Сейчас бы я этим ни за что бы не стала заниматься… такими штучками; «я самиздатом занималась, с режимом боролась, а надо было христианские книги издавать. И теперь всю свою жизнь до монастыря я оцениваю как жизнь в “минусе”, в том числе и диссидентство, и все, написанное до монастыря» — это, конечно, слишком резкое суждение. Тем более, что в отличие от героини своего наиболее знаменитого романа-притчи «Мои посмертные приключения» диссидентки Анны, сетующей «о своей несостоявшейся прекрасной жизни, в которой не было ни лагеря, ни эмиграции, ни моей правозащитной деятельности, но было нечто гораздо более важное и нужное: дети и Церковь», к 1976 году Ю.Н. Вознесенская была сознательно верующей и, как могла, старалась свидетельствовать о Христе среди своих сокамерник и солагерниц. А в своем последнем слове на суде сказала: «…я отвечаю за то, что каждое слово, вышедшее из-под моего пера – правда, одна только правда и только правда. Главный мой свидетель – Бог. Он мой главный защитник. И я вручаю свою судьбу не в руки суда, а в Его руки».

Вся последующая жизнь писательницы стала ясным отражением этого истинного христианского упования. Трудными извилистыми путями вёл Он Свою рабу по дорогам служения Ему. А нам, читателям, остается внимательно вглядеться в историю творческого служения Юлии Вознесенской, осмыслить, оценить и возблагодарить Бога за преподанные через нее уроки. Слово — Юлии Николаевне.

Подготовила Дарья Болотина

Записки из рукава (фрагменты)

Дикая история

21 декабря все до одного надзиратели в «собачнике» были пьяны. Они то и дело заглядывали в «кормушку», отпускали в наш адрес сомнительные комплименты, орали друг на друга в коридоре. Бывалые зечки объяснили, что в этот день (или накануне, сейчас уже не помню) в «Крестах» выдают зарплату.

Одна бойкая девица, увидев в «кормушке» улыбающуюся рожу надзирателя, попросила:

— Дай закурить!

— А х... будешь дурить?— отвечает он и выжидательно смотрит на нее.

А девочка возьми и ответь ему на том же языке и тоже в рифму — что-то в смысле того, что он может обойтись и без ее услуг, если ему приспичило. Вся камера расхохоталась.

Надзиратель отворил дверь и потребовал, чтобы она вышла из камеры.

— Не ходи! — крикнула женщина постарше.— Хотят разбираться — пускай вызывают корпусного. Мы скажем, что он первый тебя оскорбил.

— А чего мне бояться! — фыркнула девчонка и смело пошла к двери.

Ее увели. Через несколько минут мы услышали ее крики и мольбы о пощаде. Кричала она так страшно и так долго, что мы все пришли в ужас: «Что они там над ней творят?!»

Через час ее втолкнули обратно. Она забилась в угол и долго сидела, закрыв лицо руками и не отвечая на расспросы. Все ее утешали, как могли. Наконец она сняла с головы платок, и мы увидели, что эти изверги обрили ей полголовы, оставив волосы только спереди и с боков — под платок.

Надо сказать, что в тюрьмах стригут женщин наголо, если находят у них вшей — случается такое. Но, во-первых, никаких проверок на вшивость никто еще не проводил, а во-вторых, даже если бы у нее что-то и обнаружили, то какой же был смысл остригать только полголовы?

— Ничего, плюнь на это дело! — утешали ее.— Челка есть, с боков волосы видны — ну и ладно. В лагере отрастут.

— Если бы только это! — воскликнула она и залилась слезами пуще прежнего. Больше она ничего не рассказала, и мы не стали ее расспрашивать.

Почему я ничего не сделала в ее защиту, сразу же, как только услышала ее крики? В тот момент, а вернее, в тот день я еще мало реагировала на окружающую обстановку. Последний раз я встречала уголовниц весной 1964 года, когда сидела в «Крестах» по 191-й статье — сопротивление представителям власти. Естественная отчужденность порядочного человека, попавшего в среду непорядочных. Я была занята собой: голодовка была объявлена где-то сгоряча, это был первый всплеск протеста, а теперь нужно было распределить его во времени, рассчитать силы, установить срок, наконец. Через несколько дней я уже поняла, что сил моих хватит надолго и что я попала в гораздо более порядочную среду, чем та, в которую я окунулась 13 сентября 1976 года, с первого ареста.

Не сработал рефлекс защиты ближнего, в обычной жизни редко меня подводивший. Этой истории я стыжусь до сих пор, ибо считаю, что должна была вести себя безукоризненно с первой минуты, с первого шага по этому новому кругу.

Были ли после ситуации, в которых я вела себя недостойно? Пожалуй, не было. Хотя бывали минуты внутренней растерянности, когда я незаметно для окружающих в считанные секунды должна была решить, как мне себя вести. Были ошибки, но не те, которых можно стыдиться. Некоторые эпизоды тюремной жизни я переживала в воспоминаниях снова и снова, пытаясь понять, что и почему я сделала не так.

Иногда я нахожу ответ сама, иногда обращаюсь к более опытным друзьям. Что ж, учителя у меня были те же, что могли быть у любого,— Солженицын и другие. Опыт постоянных, но кратковременных арестов последних лет давал мало. Сейчас, через полгода после этой истории, я считаю, что мне повезло — весь этот опыт был мне необходим, более того, требуется еще некоторое продолжение...

Остальные фрагменты можете скачать (файл .doc(MS Word) 87 кб)