ВВЕДЕНИЕ

Не читали ли вы, что Сотворивший мужчину и женщину сотворил их? И сказал… человек… прилепится к жене своей, и будут два одною плотью. В ответ на взволнованные слова учеников: ...если такова обязанность... то лучше не жениться, Господь кратко возражает: сначала не было так… и кто может вместить слово сие да вместит (Мф. 19, 4–5, 10, 8, 12).

В этом кратком диалоге перед нами предстает с потрясающей яркостью головокружительная бездна между Божественным порядком бытия и человеческими установлениями. В какой именно момент «то, что было сначала» сменилось «тем, что теперь»? Это сокрыто во мраке времен и в «сумерках богов». Нам остается только охватить мысленным взором целый ряд кризисов, другими словами, приговоров суда истории.

Христианство подняло супружеский союз на высоту Таинства. Но эта подлинно революционная вознесенность брака сталкивается с тенденцией, глубоко укоренившейся в сознании всего человечества. Эта тенденция рассматривать брак лишь извне, с точки зрения общественной пользы. Под углом прав и обязанностей. Самая тайна любви, ее скрытая глубина, всегда единственная и личная, остается в тени, не влияя на человеческие нравы и обычаи. «Умственный перегной», образовавшийся на протяжении тысячелетий, противоборствует евангельской «метанойа», христианскому «перевороту разума».

Современная психология пользуется термином «Uber ich» или «супер эго» (сверх-я) для обозначения коллективного сознания. Последнее обладает огромной силой; выражается оно в различного рода атавизме, в голосе предков, и сей своей тяжестью давит на индивидуальное сознание. Архетипы и комплексы воздействуют на него своими темными чарами. «Супер эго» бдительно поддерживает равновесие воспринятых человеком идей. Оно искусно отстраняет всякую возникшую «метанойа» (переворот, обращение), способную пробудить в человеке тревогу и горестное сознание извращенности духовных ценностей.

Всякого, кто дерзает выступить против господствующего конформизма, кто спросит себя, принадлежит ли он к числу тех, которые могут принять слово Господа, немедленно же заподозрят в измене ортодоксальности. Таков гипноз «древней веры», а между тем древность как таковая отнюдь не является надежным критерием, древнее может склеротизироваться, отступив от того, что было «сначала», в мысли Божьей, всегда действенной, девственной и превосходящей время.

С другой стороны, властная «инерция повторения» побуждает непрестанно воспроизводить все те же ситуации, создает ложные мифы, такие, например, как созданный мужчиной миф, превозносящий мужественность зачинателя, производителя. Таким образом на протяжении веков эта традиция подчиняет женщину мужчине, обрекает супружескую чету на служение роду, а любовь — на произрождение.

Тяжкое наследие античности накладывает отпечаток на формирующуюся аскезу. В кругах ессеев, среди монахов кумрана совершенные соблюдают безбрачие. Оно становится характерным для первоначального иудеохристианства. Превознесение безбрачия у сирийцев, мало гибких по натуре, переходит в осуждение брака, — какое мы встречаем у Саторнила, Татиана, Маркиана, в Евангелии от египтян и позднее у Юлия Кассмана. Христианские мыслители восхваляют девственность как нечто положительное, как особую ценность, но не всегда удерживаются на должной высоте и порой соскальзывают к отрицательному аспекту, к унижению брака. В этих крайних течениях борьба с плотью отождествляется с борьбой против похоти и далее с борьбой против женщины и проповедуется бегство от всякаго рода женственности. Временами создается впечатление, что речь идет о спасении одних мужчин, и что желающий спастись должен прежде всего спасаться от женщин. Здесь имеет место реминисценция гностицизма, для которого «искупление» означало «освобождение от пола» и женщина воспринималась в чисто сексуальном и даже в демоническом аспекте. Известного типа аскеты даже отказываются видеть свою родную мать, поскольку она женщина, их внимание привлекает и беcпокоит проклятый пол даже когда они имеют дело с представителями мира животных. Кафары доходят до крайности в этой энкретитской аскезе и объявляют брак сатанинской мерзостью.

Любопытно, что именно у отшельников «женский вопрос» становится наиболее актуальным, обретает «жгучий» характер, и достоинство женщины навсегда опорочивается. Некоторые отцы полагают, что беcполезно продолжать род людской и принимают брак лишь как средство против невоздержания, поэтому чересчур пылкая супружеская любовь рассматривается чуть ли не как прелюбодеяние. На каких же весах взвешивается пыл? Возможно ли предвидеть, какое действие окажут такого рода расчеты на зарождающуюся любовь, чаще всего целомудренную, свободную от всякаго эротизма? Только человек абстрактного типа способен «изобрести» подобные ограничения и отравить своими подозрениями распускающийся цветок. Женщины, отвечающие пожеланиям аскетов дурного толка, известны в настоящее время под названием «холодных женщин», и докторам известно, какие драмы разыгрываются на этой почве в области супружеских отношениях. Такое поведение женщин вызывает у мужчин бессилие или же побуждает их искать удовлетворения в различных внебрачных связях. С другой стороны, существуют люди, страдающие от своего одиночества, которые жаждут общения с женщиной, и в погоне за иллюзией любви идут к проституткам; в этих крайних случаях нет места эротизму, сексуальности в подлинном смысле этого слова…

Обретая характер упрощенности, превознесение девственности приближается к парадоксу. Прислушиваясь к таким высказываниям, можно подумать, что христианство проповедует безбрачие и лишь в виде исключения терпит брак. В таинственной и иррациональной сфере своего существа человек воспринимает себя развоплощенным и лишенным тайны, всецело детерминированным самой элементарной физиологией и самой прагматической социологией. Создается впечатление, что Евангелие не внесло в эту область значительной перемены.

Легко понять, какое глубокое потрясение могут вызвать в чуткой и вдумчивой женской душе некоторые утверждения отцов Церкви, утверждения чисто произвольные, хотя и принадлежащие лицам, обладающим неоспоримым духовным авторитетом в других областях.

Таким образом между вершиной человечества, Девой Марией, «честнейшей Херувим», Чей культ можно уподобить взлету одинокого готического шпиля, и женским существом, несовершенным и демоническим, как будто не существует ничего третьего. В ходе истории возникло поразительное отчуждение, которое стало восприниматься как нормальное положение вещей.

В некоторых случаях христианская мысль бывает окрашена и проникнута изнутри духом иудейского законничества и финализма; иным представителям такого направления грозит опасность «сесть на Моисеовом седалище» и удариться в своего рода измененный равинизм. С другой стороны, уклон в монофизитство, облегчающий разрешение проблемы, в иных случаях берет верх и искажает богословское сознание. Учителя Церкви эпохи святых отцов сосредоточивают свое внимание на догматических вопросах; будучи сами монахами и в большинстве случаев девственниками, они не имели ни соответствующего опыта, ни склонности, ни времени, чтобы выработать философию любви. Весьма богатая трудами по аскетике, эта эпоха проходит мимо тайны пола, имеющего сверхфизиологическое значение.

Аскеты в своем величавом героизме вели борьбу в недрах человеческого существа и одержали решающую победу над демоническими силами, но ценою едва ли не утраты человеческого образа отношений между мужчиной и женщиной. Можно подумать, что высказывания иных богословов о супружеской любви имеют в своей основе учебник по зоологии, и человеческая чета рассматривается ими с точки зрения произрождения и воспитания потомства. У них разработана также целая система терминов, выражающих взаимоотношения, таких, как «облеченность властью», «подчиненность».

«Облеченность высшей властью» для того, чтобы определить, является ли мужчина начальствующим или главой. Вопрос о любви как таковой и о ее смысле остается открытым и по сей день. Доказывая, что дело обстоит неблагополучно: схоластика относится благосклонно к произрождению, но выхолащивает любовь.

НЕМНОГО ИСТОРИИ

После спасительного противодействия, оказанного ересям, распутству и тенденциям к моральному послаблению, богословы стали переоценивать сексуальность, причем в иных случаях дело доходило до своего рода одержания; наряду с этим стал недооцениваться брак. В пылу полемики даже справедливая мысль может отклониться от истины: концепции теоретиков, наиболее враждебно относящихся к плоти, за отсутствием соответствующего опыта остаются лишь отвлеченными положениями; другие теоретики пришли к крайней аскезе после крайне распущенной жизни.

Даже в наши дни многие трактаты на тему о браке на Западе принадлежат перу монахов или холостяков; поэтому они не охватывают своего предмета и написаны не на тему. Разве можно (если только не будет особого откровения) написать что-нибудь определенное по совершено чуждому вам вопросу так, чтобы в сочинении не отразились ни ваша программа, ни ваше недоброжелательство, ни ваши иллюзии, ни ваши теории? Женатым людям не пристало рассуждать о монастырской жизни, не подобает и холостякам разрабатывать феноменологию эроса. Можно только пожалеть, что не апостол Петр написал на тему, развиваемую в седьмой главе Первого Послания к Коринфянам.

Несомненно, девственницы были бы удивлены, узнав, что для невесты, обрученной жениху, сексуальность попросту не существует, и что впоследствии в супружеской жизни она очень быстро преображается и переходит в иной план, даже недоступный воображению девственниц. В гармонических союзах, при отсутствии ложных теорий, искажающих реальность, сексуальность постепенно одухотворяется и в результате бывает достигнуто супружеское целомудрие. Плоть никак нельзя отстранить от духа или привести к молчанию; это биосфера, в которой воплощается дух, готовая воспринять его преображающую жилу, или отверстая могила, в которой он сам себя погребает, будучи живым. Св. Августин сказал: «Тот, кто не одухотворен даже в плоти своей, становится плотяным даже в своем духе». Это изречение можно так перефразировать: тот, кто не одухотворил своего пола, становится духовно сексуальным. Остановка на полпути это уже срыв, который не проходит даром и приводит к чудовищным извращениям мистического эротизма или духа, ставшего плотью.

Больше, чем в какой-либо другой области, в супружеской жизни необходимы прозорливость и подлинная, особого рода, аскетическая культура. Эту культуру осуществляет зрелая человеческая личность, которая имеет цель в себе, всегда бывает субъектом и никогда объектом, поскольку в ней пересекаются два мира. Ей нет никакого дела до плотских формулировок ходячего катехизиса. Она борется против рабства во всех его видах, поэтому свойственная этика совершенно неподвластна закону «всеобщего», тираники конформизма и объективации, чужда всякого подчинения «общему благу», всякой естественной и общественной необходимости. Присущая ей свобода отнюдь не право, но царственная хартия долга, ибо это ответ на Божественный призыв. Жреческое достоинство человека обязывает его. Согласно изречению отцов: «Бог говорит лишь с богами». Такова воля Божья. Все остальное — человеческая история.

***

Во времена Ветхого Завета многоженство содействовало унижению женщины. Закон левирата обеспечивал продолжение рода. По закону Ману в Индии (IX, 81) брачные узы разрывались в случае бесплодности. В Греции девушку отдавали во власть ее будущему повелителю; в Риме, выходя из-под безграичной власти отца, женщина подпадала под власть другого; этим объясняется древнее наименование брака, означавшего безоговорочное подчинение: «матримониум ин ману». Согласно закону Поппея, уже накладывался довольно значительный налог на холостяков и на бездетных супругов.

Слово «матримониум» происходит от «матрис манус»; греческое слово «гамос» происходит от корня «ген» — рождение. Мы встречаем у Платона образ факела жизни, который поколения передают друг другу, тем самым обеспечивая будущее родины и города; тот же образ мы обнаруживаем у Юстиниана и у Льва Философа, для которого брак обеспечивает продолжение рода человеческого, его бессмертие.

Слова Демосфена, некогда прозвучавшие на суде: «У нас есть супруги, чтобы увековечить наше имя, наложницы, чтобы за нами ухаживать, куртизанки, чтобы нас развлекать», на протяжении веков не утратили своей грубой откровенности. Христианская буржуазия XIX века вполне могла бы их повторить. Согласно античным представлениям, двое людей соединились для правильного ведения хозяйства и воспитания детей, дабы обеспечить городу надлежащее число граждан. Некоторые Отцы перетолковали эту концепцию на свой лад и оправдывали брак лишь в том смысле, что он «порождает девственников», населяет монастыри и увеличивает число святых. «Если бы не существовало женатых людей, разве были бы девственники?» — наивно задает вопрос святой Мефодий Олимпийский. «Мы заключаем брак лишь для того, чтобы иметь детей, или же мы пребываем в непрестанном воздержании»,— пишет святой Иустин. Даже Василий Великий, этот дивный созерцатель тайны Святой Троицы, выступая в качестве творца монастырского устава, говорит следующее: «Брак заслуживает уважения, если он заключен не ради наслаждения, но с целью иметь детей». Ожидание Мессии, характерное для Ветхого Завета, переходит в коллективный мессианизм святых и оправдывает брак, имеющий целью произрождение. Онтологическое священство верных сводится к некоему чисто функциональному священству, преследующему цель пополнения рядов христиан.

Первые христианские писатели не могли быть свободными от господствующего образа мыслей. Они боролись против морального разложения, но, подчиняясь античному мировоззрению, они воспринимали женщину в социальной аспекте как низшее существо, как «анцилла» (служанку) своего мужа, которая прежде всего должна была «сервите виро сикутдомино» (служить мужу как господину). При таком образе мысли, особенно на Западе, произрождение обретало первенствующее значение, и муж был прежде всего производителем и «патер фамилиас». Для святого Амвросия «Феминис хек пролис сола ест кауза нубенди» (произрождение — единственная цель брака). Подобным же образом для Блаженного Августина из трех благ, присущих браку: «пролес, фидес, сакраментум» (произрождение, верность, освященность), первой и главной его целью является приозрождение — и он полагает, что именно в этой области женщина оказывает «помощь» мужчине. Святой Фома Аквинат говорит: «Пролес ест ессентиалиссимум ин матримонио» (произрождение самое существенное в браке). Кодекс канонического права в Римско_католической Церкви (канон 1013) четко выражает ставший классическим тезис: «Матримонии финис примариус ест прокреатио аткве едукатио пролис» (Главная цель брака — это произрождение и воспитание детей). Все остальное подчинено этой основной цели.

Благодаря словам «плодитесь и размножайтесь», обращенным в равной мере к миру животному и к человеческому существу «мужского и женского пола», был упущен из вида основной акт: в словах, устанавливающих брак, обращенных к мужчине так же, как к мужчине и женщине, воспринимаемым выше животного плана, даже нет намека на произрождение.

ДВЕ ГЛАВЕНСТВУЮЩИЕ ИДЕИ

Не подлежит сомнению, что общепринятое христианское учение о браке обосновано на своей финалистской философии. Подспудное влияние индусского буддизма, персидского дуализма, манихейства, гностицизма сочетались с античной философией, не признававшей женщины как личность. Для Аристотеля только мужское начало — мерило всех вещей, мужчина как таковой. Женщина — это неудавшийся мужчина, существо выродившееся.

Католический мыслитель, Р. Фласельер, пишет весьма разумно и ясно: «Классическое изложение цели брака… мы встречаем в развернутом виде преимущественно у святого Фомы Аквината. Мы осмеливаемся сказать, что, по нашему мнению, в этом богословии не вполне удачно выражена сущность христианского брака. Не надо забывать, что св. Фома находился в зависимости, с одной стороны, от Аристотеля (а именно, следовал его воззрениями на биологию), а с другой стороны — от святых отцов, которым не удалось в полной мере обособиться от социальной организации своего времени». И далее он говорит: «если он (св. Фома) отводит (любви) довольно скромное место и ставит ее в подчиненное положение, то причину этого можно усмотреть в древнейшем мировоззрении, бывшим еще в силе в XIII веке».

Это наследие, по словам одного из самых выдающихся католических богословов, ректора Тюбингенского университета, Ф. К. Арнольда «привело не одного отца-неоплатоника, не одного аскета первохристианской Церкви к достойным сожаления заблуждениям… впрочем, заблуждение Аристотеля в области биологии (отрицание биологического равенства) оказалось весьма живучим, и его разделяли христианские богословы, которые считали своим долгом преклоняться перед Стагиритом, признавая его Философом с большой буквы. И даже сам король высокой схоластики, святой Фома Аквинат испытал на себе вредное влияние аристотелевской мысли в интересующей нас области».

В самом деле, мы встречаем здесь в зародыше первую главенствующую идею многих богословских трактатов. «Женщина была необходима как соучастница только в деле произрождения, но отнюдь не в других видах деятельности, как то полагают иные, ибо известно, что во всех других деяниях мужчине лучше помогает другой мужчина, чем женщина». Для такого рода биологии, которую современная наука признает примитивной и ложной, мужчина является производителем, а женщина лишь его пособницей, доставляющей ему необходимое вещество. Отсюда — только шаг к такому утверждению: «По своей природе женщина ниже мужчины», и к отрицанию за женщиной (если только она не монахиня) возможности непосредственно общаться с Богом. Лишь один мужчина способен возвыситься до Бога и вступать с Ним в непосредственное общение.

По-прежнему глубоко укрепляется мысль о том, что женщина всецело служит природе, непрестанно выполняя функции матки. Такого рода концепция позволяет сказать, что искупление женщины должно быть двояким: одно всеобщее, относится равно ко всем человеческим существам, второе, частного порядка, искупает женщину от первородного греха ее женственности.

Многие аскеты охотно бы усвоили пессимистическую концепцию Шопенгауэра, который помещает женщину между мужчиной и животным. Ловушка, подставленная природой, обладая демонической ловкостью, она приводит мужчину к браку и к совокуплению. Или столь известное изречение Ницше: «В женщине все имеет свое естественное разрешение — беременность». Точно так же и Кант в своей «Доктрине права» дает свое знаменитое определение брака: «Каждый из двух, вступающих в соглашение, дает другому права над своим телом в течение своей жизни, а именно совместное узаконенное пользование воспроизводительными органами». Вся тайна любви сведена к контракту с клеточкой, имеющей воспроизводительную функцию. Клеточка введена в юридический и социологический контакт, какое-то время она размножается путем деления, потом в свой срок приходит в упадок, исчезает и сменяется другой.

Вторая главенствующая идея восходит к Блаженному Августину, даже до нашего времени он оказывает преобладающее влияние на богословскую мысль. Для учителя, развивавшего богословие первородного греха, вожделение, наиболее ярко выражающее последний, всегда соединяется с супружеским актом; мужчина от этого краснеет, но он находит извинение в конечной цели произрождения. Акт — это средство, всецело определенное целью, какая имеется в виду. Говоря языком аскетики, брак — это паляиатив в отношении вожделения, которое допускается и легализируется ввиду проистекающего из него блага произрождения. «Конкуписцентиа ест малум кво квис бене утитур», брак — это всего лишь уступка природе и СОСТОЯНИЕ, КОТОРОМУ ПРИСУЩ ПРОСТИТЕЛЬНЫЙ ГРЕХ. В трактате «Де боно конъюгали» установлена иерархия связанных с браком благ: «бонум пролис, бонум фидеи, бонум сакраменти». Хотя брак является церковным институтом, все же совершенные призваны ограничивать супружеские отношения и ориентироваться на полное воздержание.

Как видим, самый источник уже замутнен. Прежде чем приступить к богословию, рассматривающему первичные данные Библии, начинают с падения и все сводят к физиологии, и уже с самого начала брак оказывается расшатанным, отмеченным язвой виновности. Это отрицательное отношение к браку и наличие запрета имеют роковым последствием одержание сексуальностью. Любовь, супружеское единение, ради которого человек был создан мужчиной — женщиной, — и все это оказывается лишь чем-то дополнительным, аксессуарами, которые дают основания скорее извинять дурную, но полезную причину.

Святой Иероним энергично выдвинул слова св. апостола Павла: «Впрочем, это сказано мною как позволение»: «хок аутем дико секундум индульгентиом», брак прежде всего нуждается в снисходительности и прощении. Но еще задолго до него Дионисий Коринфский советовал: «не накладывать тяжелое бремя воздержания… но принимать во внимание немощь человеческую». Мы уже видели, что эта «немощь», становясь «чересчур пылкой», даже под знаком Таинства, переходит в прелюбодеяние. Итак, вожделение — это самый центр супружеских отношений, потому что посредством него передается первородный грех. Сексуальный инстинкт отождествлен с дурным желанием. Именно таким отрицательным отношением к браку, совершенно чуждым евангельскому духу, объясняется в XIII веке на Западе постоянные запрещения супружеских отношений, распространявшиеся чуть ли не на все дни недели. Супружеские сношения, в некотором роде оскверняющие человека, препятствовали всецелому участию супругов в литургической жизни. Но главным образом замужние женщины лишь редко допускались к Причастию; даже такая женщина, как святая Елизавета Тюрингенская, принимала причастие только в три великих праздника. Хейзинга в своем сочинении «Осень Средневековья» пишет: «Связанный с магическими воззрениями страх, заставляющий первобытные народы отворачиваться от всех явлений женской жизни, на протяжении веков, передаваясь из поколения в поколение, породил ненависть и презрение аскетов к женщине, которые, начиная с Тертуллиана и святого Иеронима, отравляли христианскую литературу».

Схоластики доходят до того, что разлагают супружеский акт, усматривая в нем два элемента — похвальное намерение и телесное наслаждение, потенциально преступное; грех прирожден человеку, вожделение оскверняет зародыш жизни.

Мы видим, что они впадают в заблуждение и схематизируют, пускаясь в ученые анализы, разлагают жизнь и пресекают в корне стремление к святости. Ходячее моральное богословие в своих поучениях обременяет сознание комплексом виновности и даже до наших дней обуславливает несчетные конфликты, возникающие в супружеской жизни и имеющие прямое отношение к психиатрии и патологии.