«Говорил же я Септиму, что не знаю этой части города, говорил!»

Анкх-эф растерянно огляделся по сторонам. Он стоял на тесной, как чулан, площади, а в четыре стороны тянулись четыре совершенно одинаковые улицы: узкие, темные и грязные. Четыре черные щели между покосившимися инсулами , глядящими друг на друга закрытыми ставнями окон. Запах жареной рыбы и всякой дряни, которую тут выплескивали прямо на улицу. Из освещения — только ущербная луна, а кругом — ни души, и не у кого спросить дорогу.

Юноша почувствовал, что почти скучает по своей каморке с брошенным на пол тощим тюфяком. По крайней мере, в ней хоть немного теплее. Неужели подагра Тита Флавия Фелицата не могла подождать до утра — то-то аптекарь обрадуется, когда Анкх-эф явится к нему теперь, поздним вечером, с заказом на лекарство!

Нет, надо выбираться отсюда, иначе можно примерзнуть к мостовой. Молодой египтянин обхватил себя руками и, втянув голову в плечи, чтобы сберечь остатки тепла, двинулся наугад.

А дома сейчас уже спала летняя жара, и деревья оделись цветами... С севера вернулись птицы, ласточки вьют гнезда под портиками храмов. Вечером можно любоваться всеми красками заката, сидя на плоской крыше дома, и играть на лютне. Еще два года назад все это было привычно и даже обыденно, а теперь представлялось счастливым сном или детской мечтой о сказочной стране, которая так далеко. Теперь... Теперь вокруг был совсем другой город и другой народ. Великий Рим, столица мира. Оплот цивилизации. Юноша невольно усмехнулся и тут же попал ногой в зловонную сточную канаву. Да, вот такой он, Pax Romana.

Некоторые дома из теснившихся вокруг выступали из темноты обгоревшими остовами, похожими на почерневшие зубы старика. Это было напоминание об огромном римском пожаре двухгодичной давности — увы, не все смогли оправиться после него и отстроиться заново. Порой из этих развалин доносилась какая-то подозрительная возня, и Анкх-эф торопился поскорее проскочить мимо. Впрочем, не только пожар послужил причиной того, что некоторые дома стояли в руинах. Строили их из глины и прогнивших балок на скорую руку — лишь бы скорее заселить — и такие постройки хорошо, если служили своим жильцам несколько лет, прежде чем обвалиться им на голову. Как это все было непохоже на те места, где он вырос...

Из сладких грез о доме Анкх-эфа вывели отдаленные крики, смех и нестройное пение, а еще спустя минуту впереди показался свет, по меньшей мере, шести факелов. Юноша пошел быстрее — может, хоть эти ночные гуляки покажут ему дорогу? Но в следующую минуту он понял, что его решение было не самым разумным.

— Глядите, а вот и дичь! — заорал один из факелоносцев, когда египтянин подошел ближе. — Ату его!

Свет ослепил Анкх-эфа, поэтому он не разобрал, кто перед ним, но понял одно: надо бежать — с шестеркой пьяных одному не справиться. А умирать не хотелось…по крайней мере, так глупо умирать. Поэтому юноша припустил со всех ног по темным улицам бедного римского квартала. «Ты, кажется, хотел согреться?» — съехидничал не вовремя проснувшийся внутренний голос. Его обладатель ничего не ответил, он был занят куда более насущной проблемой — спасением собственной жизни. Преследователи не отставали, они с торжествующим улюлюканьем и свистом неслись по пятам, и очень скоро Анкх-эф понял причину этого дикого торжества: в темноте он налетел на стену и, кажется, расшиб лоб. Улица привела в тупик.

За два года рабства Анкх-эф видел много дурного и жуткого — кровь, боль, унижения, поэтому испугать его было довольно сложно, но все же сейчас ему стало страшно. Танцующее на ветру пламя факелов искажало лица преследователей, превращая их в гротескные маски выходцев из преисподней. Еще чуть-чуть — и они схватят юношу, а о том, что будет потом, он даже думать не хотел. Да еще эта темнота вокруг — совершенно не видно, куда бежать, есть ли хоть какой-то путь к отступлению. И в тот момент, когда Анкх-эф почувствовал, что впадает в панику, чья-то невидимая в темноте рука схватила его за тунику. От неожиданности молодой человек едва не потерял равновесие, он буквально влетел в какой-то дом, и дверь за ним тут же закрылась.

— Что происх…

— Тихо! — прошептал кто-то прямо в ухо египтянина.

Сквозь щели между неплотно пригнанными друг к другу досками двери пробился свет факелов.

— Где он?

— Только что здесь был!

— Как в воду канул!

— Да ладно, сейчас еще кого-нибудь найдем. Лучше бы девчонку, с ними возни меньше!

— И то верно, пошли!

Шаги раздались ближе, а свет через щели сделался ярче — кто-то подошел к самой двери. Анкх-эф даже перестал дышать, чтобы не выдать себя.

— Эй, Гай, чего ты там возишься? — раздалось уже издалека. — Пошли!

Свет потускнел, шаги стали удаляться.

— Кажется, ушли, — произнес звонкий женский голос.

Анкх-эф шумно выдохнул — оказывается, он действительно не дышал все это время — и посмотрел на свою спасительницу. Впрочем, все, что он увидел — это смутный силуэт в темноте. Только голос звучал ясно и сразу запомнился — мелодичный и решительный.

— Хес ти дуа нетер… гм… то есть… спасибо! — Анкх-эф спохватился, что перешел на родной язык, как это все еще случалось с ним от волнения. — Если бы не ты…

— …то лучше даже не думать, что было бы, — подхватила невидимая спасительница, и на этот раз голос ее зазвенел резко, — это патриции развлекаются. Или даже император, я не разглядела. Выходят переодетыми в бедные кварталы, ловят случайных прохожих и кого грабят, кого насилуют, а кого и… потом в Тибре находят свежие трупы… Ну? Мы так и будем здесь стоять? Пошли!

Она ухватила египтянина за руку и потянула за собой вглубь инсулы.

— Какая у тебя холодная рука! — заметила незнакомка. — Замерз?

— Не то слово! — признался Анкх-эф.

— Ну, что ж ты так легко оделся? Не лето ведь.

— Ну… как-то не подумал… — сказать о том, что кроме этого вытертого плаща и темно-красной туники, другой одежды у него нет, юноша постеснялся.

Впрочем, в инсуле было тепло и душно — все окна на ночь плотно закрывались ставнями. Тут, как и на улице, царил вездесущий запах жареной рыбы и отовсюду слышались разнообразные звуки: плакали дети, кто-то ссорился, кто-то предавался любовным утехам…

— Куда мы идем? — не выдержал Анкх-эф, в третий раз наткнувшись на неожиданно выскочивший из темноты дверной косяк. И как его провожатой удается так ловко их обходить?

— Тут есть еще один выход, на соседнюю улицу, — объяснила незнакомка, и молодой человек подумал, что она, видимо, ходит этим путем не первый раз: так уверенно девушка шагала в темноте. Интересно, кто она, его спасительница? Что делает на улице в этот час, да еще и в такой сомнительной части города? Как не боится ходить одна? Юноша уже собирался задать все эти вопросы, когда внезапно в лицо повеяло ночным холодом — пройдя инсулу насквозь, беглецы вышли с другой ее стороны.

— Тебе дальше куда? — спросила незнакомка, а Анкх-эф подумал, что обладательница такого волшебного голоса должна быть непременно молода и очень красива.

— Вообще-то, я немного заблудился, ты не знаешь, как пройти на Аптечную улицу? — воспользовался случаем найти дорогу юноша.

— Ого, ну ты и крюк сделал! В общем, слушай и запоминай. Сейчас пойдешь все время прямо, выйдешь к Тибру и пройдешь два квартала по набережной налево. Третья улицы из тех, что выводят к реке, твоя.

— Спасибо! Но как ты доберешься до дома одна? — спохватился Анкх-эф. — Может, тебя проводить?

— Нет уж, спасибо. Иди лучше на Аптечную, а то ты туда до утра не доберешься, — засмеялась незнакомка, и молодому человеку показалось, что по темной улице пробежали солнечные зайчики.

— Кто ты? — наконец спросил Анкх-эф, но таинственная спасительница уже растворилась в темноте наступающей ночи…

На виллу своего хозяина, пожилого патриция Тита Флавия Фелицата, юноша вернулся глубоко заполночь. Он едва помнил, как разыскал лавку аптекаря, как тот разозлился за то, что его подняли с постели, отчитал позднего визитера, но все-таки выдал требуемые мази, как, наконец, Анкх-эф добрался назад… Все его мысли были там, на темной улице бедного квартала, где звучал звонкий голос и где держали его за руку теплые пальцы. Он чувствовал себя героем древних легенд, которому среди долгих скитаний и испытаний сама судьба преподнесла нежданный подарок.

— Ты чего сияешь, будто новенький ауреус? — прищурилась Аглая, личная рабыня госпожи Валерии, жены Флавия.

— Да так, — отмахнулся юноша.

Передав Аглае лекарства, он отправился в свою каморку, больше ни с кем не разговаривая, чтобы не расплескать радость. И там, лежа без сна на тощем соломенном тюфяке, всю ночь бережно, как жемчужный бисер, перебирал деталь за деталью все события этого вечера, вспоминая, вспоминая, вспоминая. Ему казалось, что он вдруг попал в собственную мечту, неожиданно ставшую явью. Опасность и чудесное спасение, и она… Она? Лишь голос в темноте, лишь прикосновение тонких пальцев… Напрягая глаза, раскрыв их так широко, как только возможно, до боли, Анкх-эф глядел во мрак, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Лишь одно омрачало радость — досада, что он так и не узнал, кто она такая, эта незнакомка со звонким голосом, и как ее зовут. Где же искать ее теперь? Рим — огромный город, здесь столько народу, что, пожалуй, можно годы потратить на поиски…

— Я все равно найду тебя, кем бы ты ни была! — прошептал Анкх-эф, засыпая.