За обедом Лизе не хотелось говорить. Отец, понимая ее настроение, тоже молчал. Серебряная ложка неторопливо погружалась в фарфоровую тарелку с супом без стука, как учил дедушка Лизу еще в раннем детстве. Фарфор и столовое серебро живут в этом доме почти две сотни лет. Это приданное еще Марии Данилиной, а потом Екатерины Коржовой.

Дед Яков в честь приезда Лизы достал дорогую посуду из старинного буфета, откуда она попадает на стол только по самым большим праздникам. Лиза была в восторге. Она представляла себя знатной дамой всякий раз, как садилась обедать. Она никогда не забывала, что по линии деда в ее роду были дворяне. И это нравилось Лизе: подчеркнуть, например, в разговоре со сверстниками, чтобы придать особую значимость своей персоне.

Теперь ей было стыдно.

Она прервала молчание и сказала отцу о своих мыслях. А он ответил:

- Нет ничего плохого в том, чтобы гордиться своими предками, но не по причине их какого-то особенного происхождения, а потому, что они могут быть нам примером самых прекрасных душевных качеств. И наши родные служили людям, как Великая княгиня Елизавета Федоровна, как сама Императрица и ее дочери, которые в годы Первой мировой войны тоже были сестрами милосердия.

- Дедушка совсем недавно рассказывал мне об этом. Я, признаться, была удивлена. Уж Царица-то могла бы и не возлагать на себя такую ношу.

- Лизонька, мы снова говорим о том, что каждый из нас, независимо от своего общественного положения, должен поступать так, как велит ему совесть. И во всех своих делах полагаться на Божью волю. Царица считала своим долгом быть среди страждущих. Да и старших царских дочерей, девятнадцатилетнюю Ольгу и семнадцатилетнюю Татьяну, с самого начала войны вдохновляла одна мысль - помочь своим родителям, облегчить их заботы и тревоги.

Особенно кипучей деятельностью отличалась Великая княжна Татьяна. Не только талант хирургической сестры ей был дан от Бога, но и большие организаторские способности. По ее инициативе был создан "Комитет Ее Императорского Высочества Великой Княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных действий". С помощью Татьянинского комитета отправлялись на родину беженцы, шли поиски работы для трудоспособных, принимались пожертвования.

А можешь себе представить, Лизонька, как действовало одно лишь присутствие Царицы и ее детей на всех обитателей госпиталей, будь то доктора или раненые? Они с нетерпением ждали их, ловили каждое слово, каждый взгляд.

Впрочем, я не смогу тебе передать полноту любви и обожания, которые испытывали люди к Царской Семье. Лучше найди в секретере дедушки Якова письма Наденьки домой. Вот она-то лично встречалась с Царицей в годы Первой мировой войны!

Поиски писем могли занять много времени. Тем более что Лиза совершенно не представляла себе, где они могут лежать. Ведь у деда за его долгую жизнь скопилось такое количество бумаг!.. Другое дело - старый альбом с фотографиями, который они смотрели вчера, - красуется на самом видном месте. Лизе захотелось еще раз взглянуть на Таисию Трубилину и Наденьку.

За альбомом в глубине секретера лежала небольшая картонная коробка, перевязанная потускневшей сиреневой лентой.

"Хороша для хранения писем", - подумала Лиза.

И она не ошиблась: в коробке оказались Наденькины письма!

Не больше десяти штук на пожелтевшей от времени почтовой бумаге. Они даже пахли как-то особенно - ванилью и корицей. На сгибах строчки почти стерлись, но в целом можно было прочесть каждое письмо. Они лежали по порядку - по датам, написанным в верхнем левом уголке листа.

Моя милая, дорогая Маменька!

Искренне надеюсь на Ваше прощение за мой тайный отъезд. Знаю, что трудно Вам остаться одной без меня с Санечкой и Яшенькой, но не могла я поступить иначе. Я не подвига ищу, не славы, а утешения. Со всей России отправились сестры милосердия на фронт. И я вот среди них. Война, конечно, обошлась бы и без меня. Но я почувствовала, что не смогу обойтись без этой заботы о страдающих людях. Это похоже на мой личный эгоизм. Еще раз прошу меня за это простить. А Вы справитесь, Маменька. С Божьей помощью справитесь. Санечка уже взрослый, он поможет. Обнимаю вас всех. Пусть Яшенька не скучает. Храни вас Господь!

Маменька, прошу Вашего благословения.

Милая Маменька, здравствуйте!

Благодарю Вас за Ваше доброе, светлое письмо. Мне оно было большим утешением. Видите, и братики мои стали для Вас опорой, хоть и возраст у них еще небольшой. Мой отъезд ускорил их взросление. Дай, Господи, чтобы пошло это на пользу.

Обо мне не беспокойтесь. Я вовсе не устаю. Только почти все время в дороге. Санитарный поезд наш носит имя Императрицы Александры Федоровны. Все здесь просто, но продумано до мелочей. Созданы все возможные удобства для раненых. Мы перевозим их почти с линии фронта в Россию. Распределяем по госпиталям. На складах берем медикаменты и снова в путь - на фронт.

В поезде несколько сестер милосердия, одна - старшая. Я особенно подружилась с Таисией Трубилиной. Ей 27 лет от роду. Она едва не ушла в монастырь, но тут война началась, и решила она, что ей место на фронте. Тая мне стала как старшая сестра. Она обо мне заботится, жалеет меня. А родные ее все умерли. Упокой, Господи, их души.

Высылаю Вам фотографическую карточку. Это мы с Таей перед отъездом на фронт.

Маменька, простите, что пишу мало. Надеюсь, что разберете мои корявые строчки. Трудно писать в пути.

Целую мальчиков и Вас, Маменька.

Крепитесь, родная. Я вас очень люблю.

Маменька, милая, здравствуйте!

Такие чувства переполняют меня, что спешу поделиться с Вами моей несказанной радостью. Сегодня я видела саму Государыню Императрицу Александру Федоровну с дочерьми! Я испытала такое благоговение, такой восторг!

Я сопровождала раненых в госпиталь Царского Села. Нас приняли хорошо. Офицеров и солдат быстро распределили по палатам. Некоторым срочно требовались операции, так что и мне сразу пришлось включиться в работу.

Надо сказать, что наши раненые выглядели вполне сносно. Но мне довелось видеть и тех, кого привезли на других поездах. Видно, там не хватало ни рук, ни медикаментов, ни перевязочного материала.

Я присутствовала при операции одного такого несчастного, но не ассистировала, а только немного помогала. Случай был крайне сложный. Тяжело раненый солдат, казалось, был обречен. Однако его оперировал лучший госпитальный хирург. Ассистировала их сестра милосердия, по всему видно, что опытная. Меня поразила ее стать и большая печаль в красивых глазах. И сразу показалось, что я ее знаю. Но где и когда видела, припомнить не могла. Она подавала инструменты хирургу, держала вату с эфиром, потом приняла ампутированные руку и ногу и передала мне. Когда закончилась операция, эта сестра милосердия стала собирать завшивевшую одежду солдата, а я ей помогала. И тут хирург сказал ей:

- Ваше Величество, Вам следует непременно отдохнуть. Вы больше десяти часов на ногах.

- Благодарю Вас за заботу, но я не устала, - ответила она и улыбнулась.

При этих словах я чуть было не лишилась чувств. Вот это да! Императрица в операционной как простая сестра милосердия. Поразительно!

Как только она появилась в палате, десятки перевязанных рук потянулись к ней навстречу. Люди хотели хотя бы дотронуться до нее. Отправляясь в операционную, солдаты просили Царицу подержать их за руку, чтобы набраться смелости. Она никому не отказывала. А они целовали ее руки и жадно ловили каждое слово утешения. Она молилась вместе с ними, пока шла подготовка к операции. И ее слова ободрения придавали силы несчастным страдальцам.

Здесь же в госпитале я увидела и Царских дочерей. Старшие Великие княжны, Ольга и Татьяна, тоже сестры милосердия. Они кормили раненых, перестилали им постели. А младшие - Великие Княжны Мария и Анастасия - беседовали с офицерами и простыми солдатами. Какие они милые! Как серьезно рассуждают и так ласково утешают. Ах, Маменька, как раненые были счастливы видеть их!

Я до сих пор под впечатлением. Как я рада, что довелось мне быть в Царском селе, видеть Царицу. И здесь мне еще придется задержаться на два дня, пока будут отгружены со складов медикаменты для нашего поезда.

Целую вас всех.

Матушка сердечная, Екатерина Дмитриевна!

Простите великодушно! С тяжкой вестью к Вам Таисия Трубилина - недостойная подруга Вашей доброй дочери Наденьки. Долго не могла собраться с духом, чтобы написать Вам. Каюсь, что именно мне выпала эта тяжкая ноша - сообщить Вам о смерти нашей дорогой сестрички. Наденька погибла, закрыв собой раненого бойца, отдала душу за други своя. Верю, что теперь в селениях праведных Господа нашего возносит она свои молитвы со святыми праведниками.

Мало слов моих, чтобы выразить скорбь и тяжесть этой потери для всех нас. Ваше материнское сердце пусть утешает мысль о том, что кончина ее была достойной православной сестры милосердия, ведь именно этот путь избрала ее боголюбивая душа.

В последнюю минуту своей земной жизни она думала о Вас. Наденька сказала: "Напиши Маменьке моей и братикам, что очень я их любила". Вот я и исполнила ее последнюю волю.

Кланяюсь Вам до земли за дочь Вашу. Стала она мне сестрой, заменила мне всех почивших родных. И я по дерзости своей и к Вам стала относиться как к Матери, полюбила семью Вашу.

Вещи Наденькины я Вам переправляю вместе с этим письмом.

Господь да сохранит Вас и сыночков Ваших и упокоит с миром рабу Свою Надежду.

Отец поправлял садовую скамейку. Молоток он держал в руках так же ловко, как скальпель во время операции. Лиза шла к нему по ровной дорожке, посыпанной мелким гравием.

- Лизавета, друг мой, тебе предстоит обновить краску на этой скамейке, - сказал отец, когда Лиза подошла поближе.

- Конечно, папа. Но я хотела поговорить.

- Так и поговорим, пока работаем. Надевай-ка передник, бери кисть - и за дело. А я займусь вот этой клумбой. Что-то сорняки ее одолели.

Лиза принялась за работу, хотя сейчас ей этого совсем не хотелось. Но, когда отец говорил, что надо помочь, дочь никогда не искала отговорок.

- Папа, я прочла письма Наденьки. Как ты и говорил, там она пишет и о своей встрече с Царицей. С таким восторгом, преданностью, любовью…

- Да, Лизонька, люди любили Царя и Царицу.

- Скажи, тогда почему Царя свергли, убили всю Царскую Семью? Зачем была революция?

- Простой народ о революции и не мечтал. Ее совершили враги России, а помогали им те, кто отступил от Бога, кто забыл клятву отцов, данную роду Романовых. Это страшная трагедия нашей Родины - свержение самодержавия. А ведь многие годы об этом говорилось с гордостью. В каких только грехах не обвиняли Царскую Семью. На деле же это были высоконравственные, самоотверженные люди, которые искренне любили Россию и ее народ.

- Признаться, я не меньше Наденьки восхищена Царицей и ее дочерьми. Я же говорила тебе, что представляла себе совсем иначе жизненный уклад знатных людей того времени, а уж тем более, Царской Семьи.

- Это может показаться нам сегодня странным, но царские дети воспитывались в строгости и послушании. Никакой роскоши и никаких излишеств. А чувство долга превыше всего. Принадлежность к Царской Семье воспитывала скорее скромность, чем гордыню. Поэтому так легко могли общаться Великие Княжны с простыми солдатами. Война же воспринималась ими как личная беда и трагедия, потому что Царская Семья не отделяла себя от России. И вдовствующая Императрица - мать Царя Николая Второго - считала необходимым посещать госпиталя, в своих письмах она писала, что находит в этом большое утешение. Женщины Императорской фамилии, видимо, полагали, что это лепта, которую они могут внести в общее дело приближения победы в войне.

Лизе осталось совсем немного, чтобы закончить свою работу. Почти вся скамья была окрашена в небесно-голубой цвет, который так любил дедушка Яков.

- Как ты думаешь, папа, а приходилось ли когда-нибудь царской дочери красить садовую скамейку? - с улыбкой спросила девочка, окуная кисть в банку.

- Наверняка сказать не могу. Но точно знаю, что сестра Николая Второго, а, следовательно, дочь Царя Александра Третьего - Великая Княгиня Ольга Александровна - даже картошку выращивала. И не в целях научного эксперимента, а чтобы прокормиться.

- А я-то полагала, что она художницей была. Какой чудесный пейзаж висит в дедушкином кабинете! Он говорил, что именно ее кисти картина.

- Да, Лиза, и художнице иногда приходится брать в руки лопату, несмотря на то, что она к тому же Великая Княгиня. Довелось Ольге Александровне и сестрой милосердия послужить тоже в Первую мировую.

- Ой, папа, ты должен мне об этом рассказать!

- С удовольствием, но только за чаем. Поставь-ка, пожалуйста, самовар. А я пока полью цветы.

Лиза уже накрыла на стол, когда пришел отец с большим конвертом в руках.

- Я решил отослать тебя к первоисточнику. Вот письмо друга дедушки Якова из Торонто. Здесь все и прочтешь о Великой Княгине Ольге Александровне.

- Прости, папа, а можно, я прямо сейчас прочту?

- Хорошо. Только не уходи, а то мне будет грустно.

- Ладно.

Почерк дедушкиного друга был не очень-то разборчив.

- Папа, а, может, ты мне вслух почитаешь, а я пока чай заварю?

- Ну, что мне с тобой делать! Давай письмо.

У отца почерк тоже был далек от идеала, как и у многих врачей. Зато он мог разобрать любые каракули своих коллег. И, конечно, ему не составило труда прочесть письмо из далекой Канады.

Яков Александрович! Друг сердечный, здравствуй! Все-таки мир тесен, если нам с тобою удалось через столько лет разыскать друг друга и обменяться весточками.

Как ты жив-здоров? Мне через год восемьдесят, если доживу, конечно. А тебе должно быть немногим больше. Живучи русские люди! Вон и ты всю войну проработал в госпиталях без отдыха, а потом, говоришь, "десятку" в лагерях отбыл, и ведь ходишь еще по земле! Дай Господь тебе здоровья!

Я после войны подался в Америку, потом в Канаду. Натерпелся всяких бед. Как вспомню, сам удивляюсь, что цел остался. Поселился недалеко от канадской столицы. Места здесь на нашу Россию похожи - и природа, и климат. Да только все равно не Россия! Женился здесь. Сейчас двое детей живут в Торонто - сын и дочь, есть трое внуков. А хозяйку свою я похоронил пять лет назад.

Я вот что важное хочу тебе рассказать. Встречался я тут, да ты, наверное, не поверишь, - с особой Царской крови. Наших Царей, русских! Зная твою глубокую симпатию к Самодержцам Российским (за которую, как ты писал, и поплатился в свое время свободой), не могу промолчать об этом и для меня весьма знаменательном событии.

Друг у меня тут был, вояка Иван Христофорович Горехватов - светлая ему память! - гусар 12-го Ахтырского полка. Того самого, в котором служил знаменитый поэт-партизан Денис Васильевич Давыдов. Кстати, именно под его командованием полк вступил в Париж в 1814 году. Понятно, что друг мой определился в гусары много позже этого события. Но историю полка свято чтил и помнил, как и все его товарищи.

Еще в 1901 году дочь императора Александра Третьего и сестра горячо любимого тобой последнего русского Царя Николая Второго - Великая Княгиня Ольга Александровна - стала шефом Ахтырского полка. И вместе со своим полком почти с самого начала Первой мировой войны отправилась на фронт сестрой милосердия. Иван Христофорович был ранен под городом Проскуровым. И Великая Княгиня собственноручно врачевала его раны, так что он вскоре поправился и продолжил свое ратное дело.

А Ольга Александровна из личных средств оборудовала госпиталь и стала его начальницей, но не сразу, а лишь когда приобрела опыт. Ее отличали самоотверженность и бесстрашие, а также невероятная скромность и простота. Однажды, когда она обходила окопы, то оказалась под артиллерийским обстрелом. За проявленную храбрость ее наградили Георгиевской медалью. Только она, считая, что ничего героического не совершила, медаль сразу после вручения спрятала в карман. Уж как упрашивали ее офицеры Ахтырского полка надеть медаль, уверяя, что награда их шефа - это награда и всего полка! Тогда Великая Княгиня уступила их просьбам и стала носить медаль на груди.

В 1916 году она обвенчалась с полковником Ахтырского полка Николаем Александровичем Куликовским. Вскоре родились их двое сыновей - Тихон и Гурий. Некоторое время ее семья жила на тогда еще свободной от большевиков Кубани, где арендовала хутор. Представь, Великая Княгиня, чтобы прокормиться, выращивала картошку! Но она была счастлива со своим мужем и детьми жить в России.

Однако, когда красные части пришли на Кубань, то им пришлось уехать в Данию. Их уютный дом неподалеку от Копенгагена стал центром русской монархической колонии. Великая Княгиня вела обширную переписку. Писала она и Ивану Христофоровичу Горехватову.

Стоит упомянуть ее несомненный художественный талант. Ее картины выставлялись не только в Дании, но и в Париже, Лондоне и Берлине. Основную часть денег, вырученных от продажи картин, Великая Княгиня тратила на благотворительность. А написанные ею иконы дарила Христа ради.

Когда в 1940 году нацистская Германия захватила Данию, Великая Княгиня посчитала своим долгом оказывать помощь русским, попавшим в беду в изгнании.

В 1945 году, после того, как немцы капитулировали, пришла другая беда, теперь уже со стороны Советского Союза. За русскими эмигрантами началась настоящая охота: советские агенты рыскали повсюду, стремясь вернуть на "родину" "врагов народа" для "праведного возмездия". Некоторое время несчастные беглецы находили приют в доме Великой Княгини. Она делала все возможное, использовала все свои связи, чтобы помочь им. Но вскоре и ее пребывание в Дании стало небезопасным. Так что ее семье пришлось уехать в Канаду.

И вот в предместье Торонто в Куксвиле мне довелось встретиться с Великой Княгиней! Было это в 1951 году, когда отмечалось 300-летие Ахтырского полка. Старые офицеры съехались в ее дом со всей Канады и Соединенных Штатов.

Когда мой незабвенный друг Иван Христофорович сообщил мне, что и он собирается на эту встречу, я стал упрашивать его взять меня с собой. Это, конечно, было дерзостью с моей стороны, поскольку к Ахтырскому полку я не имею никакого отношения, кроме дружбы с Иваном Христофоровичем. Он согласился представить меня как своего давнего товарища, уверяя, что Великая Княгиня всегда рада гостям.

Я был безмерно счастлив познакомиться с этой удивительно простой, искренней, по-настоящему русской женщиной! А когда я восхитился ее картинами, то она, не задумываясь, подарила мне свою замечательную акварель. Я теперь не расстаюсь с этой картиной. Но и тебе, любезный мой друг, я решил сделать подарок. По случаю мне довелось приобрести еще несколько картин Великой Княгини. Пейзаж ее кисти я отправляю тебе. Очень надеюсь, что получишь ты его в целости и сохранности.

Тридцать лет прошло со дня нашей встречи, уже давно нет в живых великой Княгини, а я все еще вспоминаю о ней, будто тогда я на Родине побывал.

Дорогой Яков Александрович, искренне верю, что с интересом и без утомления прочел мое длинное письмо. Жду и твоих писем.

После чая отец отправился в магазин, чтобы купить продукты к ужину. А Лизе предстояло навести порядок на чердаке. Она сама напросилась на эту работу, надеясь, что останется время, чтобы еще раз заглянуть в сундук.

Чердак представлял собой просторную летнюю комнату. Высокая четырехскатная крыша лежала на добротных балках, местами скрытых под деревянными щитами. К ним были прибиты гвозди, на протянутых веревках дед Яков сушил травы, связывая их в небольшие пучки.

Здесь, кроме уже знакомого нам старого кресла-качалки, стояли комод, стол и даже кушетка. Сундук не вписывался в общую обстановку и занимал слишком много места. А вот многочисленные ящики и коробки были выстроены плотной стеной в сторонке и совсем не мешали. Из-за пары огромных зеркал до пола чердак казался еще больше. В единственное довольно широкое окно открывался чудесный вид на луг и березовую рощу. Наверное, дед Яков частенько любовался окрестным пейзажем, когда сидел в кресле.

Освободить эту комнату от накопившейся пыли - задача не из легких. Но… "Глаза страшатся, а руки делают", - говорил дедушка, если предстоящее дело казалось слишком сложным. Лиза вспомнила эти слова и занялась уборкой.

Приятный запах свежести смешался с ароматом садовых цветов, которые Лиза поставила на комод в простую стеклянную банку, обвязав ее шелковой лентой. "Кого будут радовать эти цветы, если завтра вечером мы уедем?" - с грустью подумала Лиза. А так хотелось остаться в дедушкином доме, чтобы сидеть в этом кресле, читать его записи и дневники. Да она еще в сундуке не все рассмотрела!

Платье сестры милосердия и косынка с красным крестом остались лежать сверху. И Лиза не смогла удержаться от желания примерить их. Она подошла к зеркалу, где могла себя увидеть в полный рост. Платье оказалось впору, только долго пришлось возиться с застежкой. Закончив, Лиза зачем-то сунула руку в карман и с удивлением достала оттуда маленький образок Спасителя на цепочке.

"Неужели это тот самый, что Царица подарила Наденьке?!"

Лиза приложила к губам образок и зашептала:

- Господи! Я так хочу здесь остаться! Помоги, пожалуйста!