Среди водорослей сновали мальки - почти прозрачные, с красными раздвоенными хвостиками. Одна рыбка подплыла совсем близко к лицу, ткнулась в щеку…

Никита засмеялся и потряс головой.

Он уже забыл, что сидит на коряге с дубинкой в руках, приготовившись глушить рыбу, и смотрит на свое отражение в воде.

Сначала Никита задумался: вот бы он тоже был мальком! А потом и сам не заметил, как начал резвиться под водой вместе с другими рыбками, драться за хлебные крошки, продираться сквозь зеленые нити водорослей. Как же там было весело!

Солнце давно припекало макушку, но возвращаться домой Никите не хотелось. Что там делать? Отец снова начнет ругать за то, что утром он убежал к реке, братья - смеяться, мать - печально вздыхать. Все равно теперь придется отвечать, уж лучше - за все сразу.

Свое тайное место Никита нашел случайно: однажды он заметил под старым дубом чью-то нору, а когда раскопал ее, неожиданно оказался возле воды, в маленьком заливе, со всех сторон окруженном ивами и зарослями осоки. В эту заводь не заходили ни рыбаки, ни охотники, и целое лето Никита княжил на своем берегу один.

Он построил здесь шалаш, выкопал в земле множество тайников, где хранил гарпуны, крючья, сплетенные из лыка сети. В дупле дерева, подальше от мышей, Никита держал запасы сухарей и вяленую на солнце рыбу. Он даже выложил из гладких белых камней жертвенник, и всякий раз после удачной рыбалки приносил в жертву речному богу рыбьи глаза и самые острые плавники.

Никита прищурился и по-хозяйски оглядел свои владения: кучка пойманной рыбы красиво блестела в траве и была издали похожа на серебряные слитки. А сам он чувствовал себя богатырем с булавой в руке, добывшим богатство в неравном бою.

Одна рыбка сама отскочила в сторону и теперь трепыхалась на гладких камнях жертвенника. Значит, именно ее сегодня нужно принести в жертву водному богу. Все знают, что с хозяином реки - шутки плохи.

Но как только Никита об этом подумал, из кустов вдруг вылетела ворона и принялась взволнованно прыгать вокруг жертвенника. Это была его старая знакомая - Кры-Крыля!

Никита так прозвал ворону за скрипучий голос и приметное, обломанное крыло. В последнее время Кры-Крыля часто прилетала к шалашу. Обычно она сидела на ветке, смешно склонив на бок голову, выслушивала жалобы Никиты на старших братьев и терпеливо дожидалась угощения.

Но сегодня птица была чем-то не на шутку встревожена.

- Гра-а-а…Град! Град! - громко прокаркала ворона.

- Какой еще град? - удивился Никита и посмотрел на ясное, без единого облачка, небо. - Нет, Кры-Крыля, сегодня грозы не будет.

Он нисколько не сомневался, что ворона понимает человеческую речь и порой сама пытается что-то сказать.

- Град! Град! Град! - продолжала надрываться птица.

- Не пойму, чего ты хочешь?..

Но Никита не успел договорить и от удивления даже открыл рот, потому что случилось небывалое. У него на глазах Кры-Крыля цапнула с жертвенника рыбку и взвилась в воздух. Так нахально она никогда себя не вела!

- Эй, ты куда? Возьми любую, только не эту! Вернись! - закричал Никита.

Но Кры-Крыля притворилась, будто ничего не слышит. Тяжело махая крыльями, она сделала несколько кругов над берегом, словно нарочно хотела поддразнить Никиту, и полетела над водой в сторону села.

- Ах, вот ты как? Ну, берегись у меня!

Никита с шумом скатился с коряги в воду, пронырнул в лаз между корнями и припустился по лесной тропинке, не замечая под босыми ногами ни камешков, ни колючек. Он не на шутку рассердился и думал лишь о том, как бы перехватить Кры-Крылю на мосту, забросать ее камнями и заставить отпустить жертвенную рыбку в воду.

Не хватало еще, чтобы из-за глупой птицы на него разгневался речной бог и перестал посылать в залив рыбу!

Но когда Никита подбежал к мосту, на деревянных жердочках лежало лишь воронье перо, а самой птицы уже и след простыл. Зато с горки к реке со всех ног к нему бежал младший брат - надоедливый Тимошка-репей, что-то кричал на ходу и размахивал обеими руками.

От досады, что он не успел спрятаться, Никита погрозил кулаком в воздух и незаметно размазал по щекам выступившие от обиды слезы.

- Скорее… отец… домой!.. - выдохнул Тимошка, на всякий случай останавливаясь на безопасном расстоянии. - Ты на меня, что ли, грозишься? Беги домой, Мизинчик! Мы тебя всем селом с самого утра ищем. Отец велел тебя хоть из-под земли достать.

- Меня? Всем селом? - удивился Никита, разом забывая и о вороне, и о рыбалке.

- Да ведь ты еще не знаешь ничего! Там два купца городских в наших болотах заблудились, - затараторил Тимошка, продолжая от возбуждения размахивать обеими руками. - А красивые, прямо страсть! У одного на плече застежка из чистого золота, драгоценные каменья огнем на солнце горят... Бежим скорее! А зато я купцов самым первым увидел.

- А меня-то чего ищут? - переспросил на ходу Никита, пряча за пазуху воронье перо.

У него с ранних лет была такая привычка: все подбирать по дороге, а потом дома, без спешки, разглядывать свои находки.

Но Тимошка по малости лет не умел отвечать на вопросы, а продолжал без умолку рассказывать, что кони у торговых людей такие гладкие, как будто маслом намазаны, а рубахи, плащи и сапоги расшиты диковинными узорами.

"Может, отец меня ищет, чтобы обновку примерить? - подумал Никита, и от одной этой мысли у него сладко заныло в груди. - Не зря люди говорят, будто воронье перо - к обновке или к дальней дороге".

Но тут же опомнился: если сосчитать всех детей в семье Ефрема Волчарского и загибать пальцы на руках, то Никита по счету получался пятым - мизинчиком, а следом шли еще мал мала меньше. Когда это середнякам доставалось носить что-то новое?

На всем ходу врезались братья в толпу сельчан, обступившую двух незнакомых всадников в нарядных, разноцветных одеждах.

Но Никита даже не успел ничего толком разглядеть.

- Вот он, мой малец. Нашелся, беглец! - воскликнул отец, хватая его за руку.

- Больно махонький, от земли не видать, - с сомнением покачал головой толстый купец с рыжей, густой бородой. - Да и грязный, поди, как пузырь болотный!

В селе многие потешались над Никитой из-за его маленького, не по годам, роста, а теперь и эти чужаки - туда же… Ну и что из того, что Мизинчик до сих пор борону-суковатку, сделанную из ели с подрубленными сучьями, с трудом с места сдвигал? Зато в рыбалке и в охоте за грибами ему во всей округе не было равных.

- Ничего, тощая котомка к земле не тянет, - почему-то непривычно засуетился возле Никиты отец. - А рубашку-то мы ему чистую дадим. Да и лапоточки - новые, кленовые. Сейчас, сейчас…

Странно, но он как будто напрочь забыл и об утреннем побеге, и даже не обращал внимания на перепачканную глиной рубаху!

- Проводишь торговых людей до Осинников, покажешь, где начинается торная тропа, - сказал он, затаскивая Никиту в избу. - Ты у нас на лошади много места не занимаешь, вот и сгодишься за провожатого.

Отец говорил на удивление ласковым голосом, но у Никиты по спине почему-то пробежали мурашки. Или просто рубаха еще до конца не высохла и неприятно прилипала к телу?

- А после… того … ты уж потом домой не возвращайся, - слегка заикаясь, проговорил вдруг отец. - Я купцам лисьими шкурками приплатил, чтобы они тебя в город, к Алешке довезли. Говорят, Афанасий-бондарь по сей день в свой дом детвору принимает: кого из сирот, кого из беднот. Так что, собирайся!

От неожиданности у Никиты даже в глазах потемнело. Он ожидал любого, самого строгого наказания, но чтобы навсегда отлучиться от родного дома? А как же матушка, братья, сестры, шалаш на берегу, Кры-Крыля, пойманная рыба, которая до сих пор неприбранной валялась в траве?

- Но почему - я-то? Вроде, есть меня и постарше, - еле слышно выдавил из себя Никита.

- Для тебя же поле - хуже неволи. А нынешняя зима будет лютой, всем нам не прокормиться, - пробормотал отец. - Я тебе вот что скажу: уж лучше в чужой дом, чем костьми лежать в своем.

Когда Ефрем Волчарский волновался, то всегда почему-то начинал говорить складно, как по писаному. Но сейчас Никите было не до отцовских присказок.

Неподвижно, как каменный идол, стоял он посреди избы, не замечая, как матушка надевает на него чистую рубаху из поскони - конопляного домотканого полотна, обувает ноги в новые тупоносые лапти, деревянным гребнем расчесывает волосы.

- Алешка-то, первенец наш, живой и здоровый! Видел этот рыжий Михайло в городе, как Алешка наш бочки грузил. Живой, живой! - певуче повторяла мать. Непонятно было: то ли она пела, то ли тихо причитала, как будто вовсе позабыв о новой разлуке.

Но самое обидное, что старшая сестра - Арина, которую Никита любил больше всех на свете, тоже почему-то его не оплакивала, а, наоборот, загадочно улыбалась. А ведь когда-то именно Арина его и на лужок гулять за ручку водила, и первым словам учила, и от обидчиков защищала.

- Не горюй, Мизинчик, - прошептала Арина, улучив свободную минутку. - Но смотри, в городе даром времени не теряй, а поскорее разузнай дорогу в Гиперборейскую страну. Там людей приезжих много, кто-нибудь да подскажет.

- В Гиперборейскую страну? - удивленно переспросил Никита.

Он всегда думал, что счастливая страна, где живут люди, не знающие ни войн, ни голода, ни других несчастий - всего лишь сказка, которую сестрица сама выдумала, чтобы зимние вечера на печке коротать.

Но сейчас Арина смотрела на него серьезно, даже без тени улыбки. Никита близко видел ее светло-серые глаза, опушенные ресницами, а в глубине черных зрачков - словно два далеких, ярких огонька.

- Да, да, в Гиперборейскую страну, - нетерпеливо повторила Арина. - И придумай, как скорее мне весточку передать, мы с тобой туда вместе отправимся. Ты ведь, Мизинчик, у нас смышленый, что-нибудь да придумаешь. У меня теперь только на тебя одного надежда осталась.

Но на долгие разговоры времени уже не было. Никиту вывели во двор, посадили на коня за спину к рыжему Михайле.

Второй купец - молодой, статный, чернобровый - ехал налегке, и с него не сводили глаз все волчарские девушки. Даже Арина неотрывно смотрела на красавца, от волнения покусывая конец голубой ленточки, которой подвязывала распущенные по плечам волосы. Это была верная примета, что она что-то замышляет…

- Добрый молодец, а возьми меня тоже с собой в город, - вдруг сказала Арина, делая шаг из круга. - Я легкая, как перышко, зато в дороге тебе пригожусь. Не дело это - такого маленького братца одного к чужим людям отправлять.

В толпе кто-то охнул, кто-то громко засмеялся.

- Что, Федорец, может, возьмешь себе в город невесту? И свадебных коней потом засылать не надо, - хохотнул в наступившей тишине рыжий Михайло.

- Я пока жениться не собираюсь, - пожал плечами Федор, поправляя на голове щегольскую шапку, отороченную бобровым мехом. - Скоро с князем в дальний поход идем, могу живым не вернуться.

- Да тебе такая храбрая и на войне, вместо воеводы пригодится! - не унимался Михайло, который успел в гостях изрядно нахлебаться медовой браги. - Я бы такую красавицу и сам взял, да сначала новый терем хочу построить, чтобы был не хуже княжеского.

- Если надумаю жениться, мне князь невесту из боярского рода найти обещал, - слегка усмехнулся Федор.

Арина вспыхнула, потупила глаза, но с места все равно не сдвинулась.

- Эй, да вы чего? Про какие свадьбы тут толкуете? У Аринки моей законный жених есть! - наконец очнулся от оцепенения и подскочил к дочери отец. - А ты, девонька, зачем нас позоришь, нарочно глупенькой перед людьми выставляешься? Где это видано, чтобы невеста с незнакомцами по лесам разъезжала? Не слушайте ее, люди добрые! Да и как ты, миланька, одна в городе жить собралась?

- Не одна, а с родными братьями. Меня Алешка в обиду не даст, а сама я никакой работы не боюсь. Я и прясть, и ткать умею, и свистульки красить, и горшки цветами расписывать… Я ничего на свете не боюсь, кроме…

- Цыц! Какие еще свистульки? - прикрикнул на дочь Ефрем, и снова прибавил присказкой, выдавая сильное душевное смятение. - Ой, гляди, Арина, не вводи нас с матерью напрасно в кручину. Как бы за такие речи от тебя жених не отвернулся. Что мы тогда зимой делать будем?

- Вот и пусть откажется! Уж лучше я в лес убегу, и с медведями жить буду, чем…

Но она не успела договорить.

- Значит, ничего на свете не боишься? - вдруг переспросил Федор, свешиваясь с седла и с любопытством разглядывая девушку. - И бесчестья - тоже не боишься?

- Боюсь… от чести его не отличить, - прошептала Арина.

- А от жениха, от суженого своего убегать - это, по-твоему, честь или бесчестье?

- Не тебе бы о суженом моем говорить.

- Отчего же?

- Сам узнаешь, когда время придет.

- А когда оно придет?

- Когда куцая лапа на стол упадет.

- Любишь загадки загадываешь? А ну-ка, загадай еще что-нибудь…

- Хорошо, слушай: и долга, и коротка, один одному не верит, и сам по себе мерит.

- Мудрено! На всем белом свете я прежде такой премудрой девицы не встречал…

- Не пойму, о чем вы тут шепчетесь? - не выдержал и вмешался в разговор Михайло. - Вроде бы, и слова все знакомые, а как будто на своем наречии толкуете, которое только вы одни и понимаете. Чего попусту тратим время? Не дело нам, Федор, теперь загадками забавляться. Поехали!

И Михайло так быстро тронул с места коня, что если бы Никита не вцепился в седло двумя руками, то на всем ходу свалился бы на землю.

- Град! Град! - скрипуче прокаркала на дереве ворона.

Неужели и Кры-Крыля тоже провожала его в дальний путь? Никита подумал: может, не случайно она на берегу все время про город, про стольный град твердила? Не для того ли и выманила его из укромного места?

Возле леса он в последний раз оглянулся.

Арина все еще стояла на дороге и на прощание махала ему вслед рукой. Она по очереди показывала то мизинец, то большой палец, а потом грозила указательным.

Но эту загадку Никита сразу разгадал: сестра велела во всем слушаться старшего брата Алешку, раз сама она теперь не сможет приглядывать за своим Мизинчиком.

По лесу без торной тропы быстро не поедешь. Кони шли с опущенными поводьями, осторожно ступая по мягкому мху.

- Никогда не знал, что есть такое место на Руси - Волчары, - сказал Михайло, с опаской озираясь по сторонам. - Вот глухомань! Должно быть, здесь волков много водится? Что молчишь, сума заплечная?

- Волков не мало,- нехотя отозвался Никита.

- А насчет разбойников что слышно? - не отставал словоохотливый Михайло.

- Бывают и разбойники. Но встречается кое-кто и похуже.

- Как тебя понимать?

- В наших лесах волчий оборотень объявился, - помолчав, сказал Никита, - Своих не трогает, а чужаков издали нюхом чует.Многих проезжих уже насмерть загрыз.

- Врешь поди! Быть такого не может! - воскликнул Михайло, на всякий случай поправляя у себя на поясе охотничий нож.

- Почему же? Очень даже может быть, - спокойно отозвался Федор. - Ты же сам видишь: в здешних краях язычники живут, которые истинного Бога не знают и каменным истуканам поклоняются. Не мудрено, что здесь всякая нечисть может водиться.

- А ты сам-то чего улыбаешься? Думаешь, тебя никто не тронет?

- И ты, Михайло, не бойся никого. А если увидишь оборотня, сразу молитву скажи: "Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Господи, избави меня от лукавого, аминь", да осени себя крестным знамением. Вот он от тебя и отпрыгнет.

- Да этак от себя и мухи не отгонишь! - почему-то не на шутку рассердился Михайло. - А волчонок этот, я вижу, нарочно хочет меня на испуг взять всякими небылицами. Ну, ничего, как только выберемся на торную тропу, я его выброшу по дороге. А для верности - к дереву привяжу, оборотням на потеху. Все равно в глухом лесу про это никто не узнает.

Никита даже похолодел, услышав такие слова. А ведь на самом деле, теперь его дома даже не спохватятся, потому что все думают, что он в город поехал. Разве что Арина как-нибудь вещий сон увидит, а потом покажет, где его косточки в лесу подобрать?

- Как это - никто не узнает? - переспросил Федор, нахмурившись. - Бог все видит и слышит. Он даже все наши мысли тайные в голове читает. Не говорил бы ты лучше, Михайло, такие глупости, а то как бы нам с тобой снова в беду не угодить. До сих пор понять не могу: зачем ты среди ночи от обоза отделился?

- Хотел охотничий домик найти. Сам же слышал, будто у здешних охотников собольи и куньи меха почти задаром купить можно, - ответил Михайло. - Но вот ты-то зачем за мной увязался?

- Не знаю, меня как будто кто-то окликнул среди ночи, - задумчиво покачал головой Федор. - Может, для того, чтобы из болота тебя вытянуть, не дать в здешних лесах сгинуть?

За деревьями мелькнула крайняя изба Осинников, откуда вглубь леса вела приметная торная тропа. Никита подумал: может, самое время сбежать от чужаков, пока не поздно?

Но Федор вдруг резко выпрямился в седле и пришпорил коня.

- Погоди-ка! Кто это у вас на болотах в таком знатном тереме живет? - спросил он, показывая на высокий, издалека заметный дом.

- Герасима терем, - с тайной гордостью ответил Никита.

Он не стал говорить, что Акимка - единственный сын Герасима, как раз и был женихом Арины, самым богатым и видным молодцем во всей округе. Только сестра почему-то до сих пор своего жениха до смерти боялась и про свадьбу даже слышать не хотела. Но матушка так говорила: поначалу все девушки плачут, не хотят прощаться с вольной волей, зато после свадьбы - радуются.

- Надо проведать вашего князя болотного, - сказал Федор, первым поворачивая к дому Герасима.

- В таком тереме я бы и сам попировал! - обрадовался Михайло, хлопая себя по толстому животу.

Всадники въехали во двор, обнесенный высоким частоколом, где рядами стояли амбары для зерна, медуша - специальный погреб для вина и меда, крытая кухня, конюшни, избы для челяди. Все здесь говорило о небывалом богатстве и рачительности хозяев.

Купцы поднялись по деревянной лестнице в дом, оставив провожатого дожидаться на ступеньках.

"Ничего, сейчас поторгуются и сядут пировать, - уговаривал Никита сам себя, прислушиваясь к громким голосам за дверью. - Герасим и про меня не забудет. Ведь это я ему таких знатных гостей привез! И для него я уже почти что родня, братец невесты. Если и убегать, так не с пустым животом".

Наконец дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился Федор. Но сейчас его было не узнать: черные брови сдвинуты, на щеках - темный, гневный румянец.

- А вот сейчас мы проверим, правду ли ты говоришь или нелепицами мне голову морочишь? - воскликнул он, почему-то показывая пальцем на Никиту. - Скажи, малый, кому твой отец подати платит? Или вы тут сами по себе, как дикие утки, на болотах живете?

- Почему это - как дикие утки? - обиделся Никита, которому до смерти надоело терпеть со всех сторон обидные насмешки, - мы каждый год Герасиму исправно десятину отдаем, его у нас все в Волчарах князем величают. А сестрица моя скоро княгинюшкой станет.

- Князем, говоришь? - прищурился Федор и еще больше стал похож на хищную птицу. - А о великом князе вы здесь разве ничего не слышали? Выходит, пока наш князь-милостивец половцев воюет, Русь защищает, вы тут за его спиной только амбары себе набиваете? Готовься, Герасим: скоро мы к тебе за десятиной с княжеской дружиной наведаемся, вот тогда и поговорим, как подобает.

- Не губите, не разоряйте, люди добрые! - неожиданно тонким голосом запричитал Герасим. - Лучше оттрапезуйте у меня, гости дорогие! Не побрезгаете хлебом-солью!

- Что ж, вот это - совсем другой разговор, - обрадовался Михайло. - За добрым пирком можно о всяком деле сговориться…

- С тобой пировать - себя бесчестить, - хмуро отрезал Федор, и, не оглядываясь, стал спускаться с лестницы. - Смотри, Герасим, не утаи от князя добро, все по совести сосчитай. А то будет тебе скоро… чревонеистовство.

Купцы во дворе уже седлали коней, о чем-то сердито переговариваясь друг с другом, а Никита вдруг почувствовал, что кто-то больно вцепился ему в ухо.

- Ты кого на меня навел? Кого привел, паршивец? - страшным шепотом со свистом, одно и то же повторял Герасим. - Кого привел, говорю?

- Купцы... торговые люди… - прошептал Никита, извиваясь от боли.

- Да какие купцы? Один из них - княжий тиун , дружинник… Повсюду ездит, рыскает да высматривает, с кого для великого князя дань собрать. Гляди, если он на самом деле до меня доберется, я с твоего отца первым три шкуры спущу. Все ваше племя волчарское огнем попалю!

Больше Никита терпеть был не в силах. Извернувшись, он укусил Герасима за палец, а когда тот с криком отдернул руку, тремя прыжками соскочил с лестницы.

- Погодите! Я с ва-а-а-ми! Ой-ой-ой! Возьмите меня с собо-о-ой! - кричал он, стрелой проносясь по двору и сбивая грудью пустые горшки, которые повсюду сушились на воткнутых кольях.

"А ведь Герасим хоть и прикидывается добреньким, на самом деле никому обиды не спускает. Как же здесь с ними сестра останется? - вспомнил Никита, занимая свое место на коне. - Нужно скорее дорогу в Гиперборейскую страну узнать, а то пропадет здесь моя Арина".

"Кры! Кры!" - громко прокаркала на дереве ворона.

Никита открыл глаза и сразу все вспомнил: он ехал с купцами в город и впервые в жизни заночевал в незнакомом лесу, где даже запахи были другими, тревожными.

Вечером Михайло чуть не лопнул от злости, что им так и не удалось до темноты догнать главный обоз. Хотя все говорило о том, что караван уже где-то близко: по пути то и дело попадались сломанные кусты, примятая по обочинам трава, свежие ссадины на коре деревьев.

Но вместе с надвигающейся темнотой увеличивалась опасность снова сбиться с проторенного пути.

Пришлось путникам подыскать поляну для ночлега, утешая себя тем, что обоз тоже тронется с места только засветло.

Купцы разожгли костер, договорившись по очереди нести ночную стражу. А Никита улегся калачиком под кустом, и от усталости сразу же крепко заснул.

И вдруг - ни с того, ни с сего - среди ночи открыл глаза.

- Кра… кры… кру… караул…- продолжала недовольно скрипеть ворона, напоминая голосом Кры-Крылю.

Но она-то что забыла в чужом, неприветливом лесу?

Никита мечтательно вздохнул: эх, вот бы он тоже был птицей! Примостился бы сейчас где-нибудь на верхушке дерева, откуда до звездного неба - рукой подать, и сидел бы себе на ветке, сложив крылышки. А если кто-то вспугнет, всегда можно перелететь на другое дерево…

"А ведь ворона просто так, без причины ночью каркать не будет, - пронеслось у него в голове. - Похоже, птицу кто-то потревожил…"

Он прислушался, и на самом деле услышал где-то близко треск сучьев, чьи-то осторожные шаги.

Михайло сидел возле тлеющего костра на карауле, низко свесив голову: то ли задремал, то ли задумался о чем-то своем.

Зато у Никиты сразу сон, как рукой сняло. Он вгляделся в темноту: какая-то черная тень вдруг выкатилась из кустов, навалилась со спины на Михайла, принялась его душить, так что караульный даже вскрикнуть не успел.

Нужно было звать на подмогу Федора, но у Никиты от ужаса почему-то пересохло горло. А что, если тогда сразу же не него перекинется черная тень?

От страха он схватился за живот и вдруг нащупал за пазухой глиняную свистульку, которую сунула ему в дорогу Арина. В детстве сестрица всегда давала ему собой в лес самодельные свистульки, чтобы не потеряться, когда они вместе ходили по грибы, да по ягоды. А теперь - чтобы Мизинчик и в большом городе не заблудился.

Никита зажмурился, дунул, что есть силы… Он и сам удивился, что детская игрушка может издавать такой резкий, пронзительный звук, похожий на крик ночной птицы!

Федор тут же очнулся, вскочил на ноги, бросился на помощь товарищу.

А Никита вдруг увидел перед собой такое…

Оскалив зубастую пасть, на него медленно надвигался огромный волк. Но в отличие от обычных зверей, этот волк стоял на двух ногах, обутых в лапти, и в когтистой, мохнатой лапе держал охотничий нож.

Волчий оборотень! Никита хотел нырнуть в кусты, но… не смог. Он вдруг каждым своим позвонком почувствовал: стоит отвернуться, и оборотень сразу же его настигнет, ударит ножом в спину, начнет когтить, рвать на части своими страшными лапами…

Тогда Никита сел в траву и от страха зачем-то сделал то, что показывал Федор: сложил пальцы в щепотку, приложил сначала ко лбу, затем к плечам и животу, и прошептал "аминь". Он забыл все другие заклинания, и неожиданно для себя вспомнил лишь одно, непонятное слово.

Как ни странно, но оборотень на самом деле тут же остановился, перестал надвигаться.

- Эй, ты чяво это? - спросил он человеческим голосом, который показался Никите знакомым, и удивленно мотнул головой. - Чяво творишь?

Волчья голова вдруг страшно свесилась набок, как отрубленная, и при свете луны Никита увидел на месте волчьей морды знакомое лицо…

- Акимка! - узнал он жениха Арины. - Это ты, что ли? Погоди, да как же так?

Но Акимка после этих слов взвыл страшным голосом, как будто ему в сердце воткнули нож, и бросился на мальчика. Никита почувствовал, как сильные руки сжали ему горло, стало нечем дышать, потемнело в глазах...

Вдруг волчий оборотень громко, по-звериному, заскулил и бросился в кусты. За спиной у него стоял Федор с горящей дубиной в руках, который успел за это время разогнать с поляны и остальных злодеев.

"Горим! К ручью! Уходим!" - послышались за кустами испуганные вопли, треск сучьев, топот убегающих разбойников.

Больше всех в ночной переделке досталось Михайле: бедняга буквально истекал кровью. Федор снял с себя и разорвал на полосы шелковую рубаху, начал перевязывать товарищу раны.

А Никита бросился искать при свете луны листья подорожника, помогающие остановить кровь, и неожиданно наткнулся в траве на что-то мягкое. Сначала он брезгливо отдернул руку. Дохлая мышь, что ли? Но любопытство все-таки взяло верх.

У него в руке была отрубленная волчья лапа, от которой тянулись две расшитых тесьмы. Наверное, с их помощью она и была привязана к рукаву рубахи. Никита по привычке завернул волчью лапу в лист лопуха и сунул за пазуху, чтобы на досуге, как следует, разглядеть.

И все-таки у него до сих пор не укладывалось в голове: неужели Акимка, жених Арины - и есть волчий оборотень, которым во всей округе малых детей пугают? Но, с другой стороны, на то ведь он и оборотень, чтобы принимать по ночам любое обличие и сбивать людей с толку… Значит, он любым человеком может прикинуться?

- Не бойся, малый. Ночные тати хотели нас сонными уложить, да мы их сами подпалили, как следует, - сказал Федор, подходя сзади и обнимая Никиту за плечи. - Хорошо, какая-то ночная птица меня вовремя разбудила. Так громко над ухом свистнула, что я мигом очнулся.

- Не эта ли птаха?

Никита достал из-за пазухи свисток, тихонько свистнул.

- Она самая. Откуда это у тебя?

- Сестрица в дорогу положила. Арина.

- Та самая, красавица-воевода? Смотри-ка, вроде бы, безделица, а всем нам жизнь спасла, - задумчиво сказал Федор, разглядывая самодельную игрушку. - Выходит, твоя сестрица самое главное тебе в дорогу положила. Премудрая она у тебя! А ты, Никита, считай, теперь мне кровный брат. Все, что попросишь, для тебя сделаю. Если бы не ты, лежать бы мне теперь навеки в этом глухом лесу…

С большим трудом удалось взгромоздить раненого Михайлу на коня, привязать к седлу. Нужно было спешить, пока разбойники не вернулись.

Когда солнце поднялось над лесом, всадники догнали наконец-то обоз и переложили почти бездыханного Михайлу в телегу. Никиту тоже пристроили рядом среди мешков - приглядывать за раненым.

- Скоро ли город? Сразу скажи, как только крепостные стены увидишь, - то и дело повторял Михайло. - Хочу в городе умереть.

Обоз выехал из леса и теперь двигался по дороге среди холмов, бескрайних полей, иногда казалось - прямиком по облакам. Никогда прежде не видел Никита, выросший в лесу, столько небесного простора и земной красоты.

- Вот оно, настоящее наше богатство, - вдруг услышал он у себя за спиной голос Михайлы. - Я бы сейчас любые сокровища отдал, лишь бы еще на белом свете пожить, да всей этой дивной красотой полюбоваться. Но только наказан я жестоко за свою ненасытную жадность.

Никита оглянулся: раненый глядел на него в упор, со странным блеском в глазах.

- Никто не свете, ни одна живая душа не знает, что я в монастыре… покровителя моего… дома у себя… ларец с сокровищами припрятал. Думал монахам отдать, да в последний момент жадность меня одолела. Нашел я тогда в монастыре в десяти шагах от колодца дерево буквой "люди", и схоронил тот ларец в дупле. Еще и листочками сухими сверху присыпал, чтобы никто не догадался. Эх, лучше бы я тот ларец первому встречному отдал, глядишь, все бы теперь и обошлось. Не зря Федор говорит: Бог все видит, от Него все равно никакой тайны не скрыть…

- А что… что в том ларце было? - шепотом спросил Никита, зачем-то с опаской озираясь по сторонам.

- Камни драгоценные, жемчуга, самоцветы... Ларец этот я в одном богатом доме подобрал, который половцы до конца пограбить не успели. Хозяин был весь израненный, уже почти при смерти, и говорит мне: поклянись Богом, что в монастырь, на помин моей души, этот ларец отнесешь. Ну, я тогда ему сдуру и поклялся…

Михайло еще больше побледнел и с трудом перевел дыхание.

-… А хочешь знать, почему я сейчас про тот ларец вспомнил? Ведь когда я его в монастырь нес и под плащом прятал, как раз к этому самому месту на животе прижимал, что у меня теперь все ножом истыкано. Думаешь, случайно? Забудешь тут, попро…

Михайло вдруг замолчал на полуслове и закатил глаза.

Никита высунулся из телеги, чтобы позвать к умирающему Федора и… замер с открытым ртом.

Из-за поля к нему шел богатырь в золотом, сверкающем на солнце, шлеме и белой праздничной рубахе. Он был такой высокий, что голова его упиралась в небо, а высокие каменные терема приходились ровно по пояс.

- Смотрите! Что это? Кто? - закричал Никита громко, показывая вдаль рукой.

- Храм Божий, - ответил Федор, поравнявшись с телегой. - Слава Богу, к городу подъезжаем.

Никогда прежде не видел Никита столько людей, которые шли по дороге к городу, окруженному крепостной стеной.

Но особенно много народу было на мосту перед городскими воротами, где раскинулся бойкий базар. Здесь торговали калеными орехами, вяленой рыбой, ржаными сухарями, сбитнем. А от свежевыпеченных хлебов, расставленных на лотках, разносился такой ароматный, сытный дух, что пройти мимо них, и не купить было невозможно.

Повсюду мелькали незнакомые лица, раздавался громкий смех, позвякивали блестящие подвески, кольца и колокольчики, которые зачем-то носили в волосах и в ушах городские женщины. Как в большом пчелином улье, в воздухе стояло жужжание и странный перезвон.

Теперь обоз то и дело останавливался, пропуская встречные повозки. Купцы прямо на ходу торговались и били по рукам, продавая только что привезенный товар.

"Как же я здесь брата своего найду?" - не на шутку испугался Никита, озираясь по сторонам.

Неожиданно дорогу обозу преградил очень худой, длинный человек в рваной рубахе с мотыгой в руках.

- Смотрите, смотрите, кто к нам едет, люди добрые! - закричал он, тыкая грязным пальцем в Никиту. - К нам счастливец пожаловал! Расступись с дороги! Эй вы, посторонитесь, к нам сегодня главный богатей едет, побогаче князя! Только он пока и сам не знает, где свое счастье найдет.

Теперь прохожие останавливались и разглядывали повозку, на которой ехал Никита. Многие смеялись, глядя на его рубаху из домотканой, грубой холстины, почерневшую от дорожной пыли. Да уж, ничего не скажешь - главный богатей!

Никита не знал, куда спрятаться от любопытных глаз, но странный бродяга никак не унимался.

- Э-ге-гей! Встречайте, люди добрые, счастливца с княжескими почестями!

- А, ну, прочь с дороги, скудоумный! - сердито замахнулся плеткой на нищего кто-то из купцов. - Болтать-то болтай, а князя нашего всякими нелепицами не позорь!

Странный человек оскалил зубы - то ли засмеялся, то ли огрызнулся - махнул над головой мотыгой и скрылся в толпе.

Сторожевой дружинник, стоявший на вышке, кивнул знакомым купцам, пропуская обоз в город, и лошади радостно зацокали по каменной мостовой.

Никита жадно вглядывался в незнакомые деревянные дома с высокими коньками. В каком же из них живет Алешка?

- Дальше пойдешь сам, только никуда не сворачивай. Дом Афанасия-бондаря с другим не спутаешь: там возле ворот большая бочка со свежей водой стоит, чтобы всякий прохожий мог в жару напиться, - сказал Федор, кивая на узкую улочку. - А мне нужно скорее Михайлу к лекарям везти, а то он у нас совсем плох. Все время бредит, говорит, будто его жизнь или смерть на дне какого-то ларца хранится.

- Ты мне только одно скажи: кто там такой страшный возле ворот был?- взмолился Никита.

- Не бойся, это - Вавила-юродивый, - улыбнулся Федор. - Он только по виду страшный, а на самом деле - добрый. Все над ним потешаются, но Вавила не обижается и никому не делает вреда. Он каждый день на мосту приезжих встречает, а иным и говорит что-нибудь несуразное.

- Но где он живет? Как бы мне с ним снова в городе не столкнуться!

- У Вавилы нет дома, он - как птица небесная… Даже лютой зимой на церковной паперти или на голой земле ночует, но не замерзает и как будто вовсе холода не замечает. А живет Вавила одним подаянием. Только, я приметил, он почему-то милостыню не от каждого принимает, а от иных и отворачивается.

- Но почему он на меня пальцем все время показывал? Он же меня прежде никогда не видел?

- Люди говорят, иногда Вавила вещие слова прорицает, а порой и глупости болтает - поди, разберись, - махнул рукой Федор и помчался догонять главный обоз.

А Никита отправился по незнакомой улице и вскоре добрался до ворот, возле которых стояла приметная бочка и скамейка для отдыха.

С большой опаской вошел он во двор, вдоль и поперек заставленный бочками разных размеров, и сразу же наткнулся на незнакомого рослого отрока.

Отрок стоял, широко расставив ноги и жадно пил воду из большого деревянного ковша в виде утицы. Причем, хлебал он так жадно, самозабвенно, что вода струйками стекала по его подбородку, убегала за пазуху, а он словно бы ничего не замечал.

- Алешка! - позвал Никита, смутно что-то припоминая. - Это ты, что ли?

Когда-то самый старший из братьев вечно опрокидывал дома лавки, а за обедом проливал на себя то кисель, то похлебку, за что часто получал от отца нагоняи.

Отрок отвел от лица расписной ковшик, и большими, серыми (почти как у Арины!) глазами уставился на Никиту. Его черные, как смоль, волосы густой шапкой дыбились на голове и казались давно нечесаными.

- А ты сам кто такой будешь? - вместо приветствия поинтересовался он.

- Я брат твой родной - Никита Волчарский, Ефремов сын, - заторопился рассказывать Никита, - меня отец тоже в город отправил ремеслу учиться.

- А не врешь? - спросил отрок.

И вылил остатки воды из ковша себе на голову, а потом утер рукавом лицо - вроде как, заодно, и умылся.

Теперь Никита нисколько не сомневался: это точно был Алешка, его старший брат!

- Врешь ты все, - упрямо повторил Алешка, мотнув кудлатой головой. - Про отца моего, Ефрема, ты мог у всякого спросить, я тут про него многим рассказывал. Ты лучше вот что скажи: как у Ефрема Волчарского зовут третьего из детворы? Тогда, может, я тебе и поверю.

- Как не знать? Никанор он у нас, четвертым идет Никифор, а дальше я следом, - воскликнул Никита радостно. - А еще у нас с тобой сестрица самая старшая есть - Арина.

- Точно, - расплылся в широкой улыбке Алешка и повторил с большим чувством: - Так и есть: Арина. И матушка - Настасья свет Петровна.

Алешка шагнул навстречу, и Никита обрадовался: наконец-то брат захотел разглядеть его как следует, обнять…

Но вместо этого Алешка вдруг из всех сил толкнул его кулаком в грудь. Так крепко, что Никита едва удержался на ногах и громко охнул - и от боли, и от обиды.

- Ах, ты так! Вот ты как брата родного встречаешь!

Он опустился на четвереньки, ловко пронырнул у обидчика между ног и изо всех сил ударил по спине.

Алешка покачнулся и начал медленно разворачиваться. Никита подумал, что теперь-то ему точно не миновать крепких тумаков, но увидел, что старший брат… смеется.

- Ага, вот теперь я вижу, что мы с тобой в едином хлебе, в одном дыму выросли! - радостно воскликнул Алешка. - Наши, из волчарской породы, никому обиды не спускают. А то я поначалу гляжу, малорослый ты какой-то, хлипкий, словно не в родного отца… Ничего: мал пенек, да крепок. Помнишь, братец, как я дома вас, мелюзгу, подзатыльниками кормил?

- Еще бы, сразу вспомнил, - без особой охоты ответил Никита.

- Чего стоишь? Пошли, кваса с дороги вместе выпьем, о доме родном говорить будем, - сказал Алешка, увлекая младшего брата куда-то вглубь двора по лабиринту из бочек. - Ты такого кваску дома отродясь не пробовал.

Он посадил Никиту под навесом за дубовый стол, принес откуда-то два ковша с квасом, отдающие крепким медовым духом.

- Ну вот, уж болотный, теперь я тебя точно всего вспомнил, - сказал Алешка, с удовольствием оглядывая брата с ног до головы.

- Почему это ты меня ужом болотным называешь?

- Да ты с малых лет по кустам, да по углам от всех прятался, словно ужик. А теперь, когда между ног у меня пронырнул, тут-то я тебя сразу и признал, - расплылся Алешка в добродушной улыбке.

- Лучше уж ты меня Мизинчиком называй, как сестрица. Мне так привычнее, - попросил Никита.

Только теперь он обратил внимание, что во дворе, кроме них, почему-то никого не было, ни одной живой души.

- А где хозяин? Где все люди? - оглянулся Никита по сторонам.

- В храме, на службе стоят, - нехотя отозвался Алешка.

- А ты чего же?

- Убежал. Как только дьякон говорит: "Оглашенные, изыдите", меня как будто ветром из церкви вон выносит.

- Отчего так?

- Афоня говорит, потому что я пока что - некрещеный.

- Разве хозяин не ругается, что ты убегаешь?

- Еще как ругается! Называет нас нехристями дикими, а других - двоеверцами… Каких только слов для нас не придумывает. Но когда остынет, говорит, будто Господь каждому свое время назначает, и только рукой на меня машет.

- А что там делают? Ну, в этом самом храме? - спросил Никита.

Он вспомнил чудо-богатыря, который шел из-за поля, и от одного этого воспоминания почему-то у него сразу потеплело в груди. Или просто квас оказался таким ядреным?

- Что там делают, говоришь? - переспросил Алешка. - Богу молятся, поклоны бьют. Только я все равно никак не могу на одном месте долго стоять.

- Почему так?

- И сам не знаю. Во мне в храме сразу такая силища пробуждается, что прямо с места уносит… Я тогда назад во двор бегу и начинаю дрова колоть, чтобы Афоня меньше ругался. Смотри, сколько за одно утро нащелкал.

И Алешка с гордостью кивнул на груду мелких поленьев в углу двора.

- Надо же! У меня тоже усталость как рукой сняло, - признался Никита.

- А в голове шумит? Душа веселится?

- Есть малость.

- Ага, ужик, это потому, что я тебе вместо кваса пьяной медовухи налил, - захохотал Алешка.

- Да ты что! Зачем? Мне отец отродясь вина не давал! - изумился Никита. - Говорил, мал я еще для хмеля…

- Отец далеко. Теперь я у тебя вместо родителя буду, - сказал Алешка, с довольным видом хлопая себя по бокам. - Или не понравилась медовуха? Скажешь, не сладко?

- Сладко. Только бочки перед глазами кружатся, как будто в пляс пустились.

- А ты приляг на травку, вот они и перестанут. Когда радость большая, простым квасом, Мизинчик, никак не обойдешься.

После крепкой медовухи Никита заснул на травке под навесом, положив под голову деревянный круг, предназначенный для днища у бочки.

Солнце над его головой почему-то тоже волчком крутилось по небу и никак не хотело останавливаться.

Очнулся Никита из-за того, что над ним склонился незнакомый человек и щекотал пышной седой бородой.

Он поспешно вскочил на ноги, да ненароком покачнулся, и чуть не упал на хозяина…

- Батюшки! - в испуге отпрянул Афанасий. - Да, никак, от тебя вином разит! Неужто и ты, птенец желторотый, уже успел пригубить с Алешкой?

Никита молча повесил голову: отпираться было бесполезно, признаться - страшно. Куда, скажите на милость, он пойдет в чужом городе, если бондарь его за пьянство со двора прогонит?

- Значит, с первого дня непотребство творишь? - грозно спросил Афанасий, сильно "окая". - Долго же нам придется исправлять твое звероподобие, если ты с самого первого дня повадился по винным бочкам лазать! Да знаешь ли ты, что когда человек пьет вино или мед, или другое пьяное зелье, то вся душа его, как от огня, без остатка выгорает, и на этом месте остается одна черная дыра?

- Я… не знал, - пробормотал Никита, хватаясь за грудь, которая все еще ныла после Алешкиного удара.

Он хотел объяснить, что лишь случайно, по неосторожности выпил вина, но… вовремя прикусил язык. А что, если Алешке из-за этого еще больше достанется?

Но Афанасий и сам властно махнул рукой, не желая слушать никаких объяснений.

- …Ужасаюсь я, раздумывая, как бесы в тебе ликовали, и сатана торжествовал, когда ты тайком предавался ненасытному пьянству, - еще сильнее возвысил он голос, непомерно зычный для такого маленького тела. - Горе мне! Горе мне! Снова на мою голову свалился человек, чтущий деяния беса! О, люди, за что заслужил я такое наказание?

Никита оглянулся: никаких людей вокруг не было, и вся эта громкая речь предназначалась только для него одного.

- О, бедный род людской! - все сильнее распалялся Афанасий, и его пушистая борода раздувалась, как парус, на ветру. - Ну почему, почему вам так нравится валяться, как идолам - с разверстыми ртами, но с языками безгласными, с очами открытыми, которые все равно не видят белого света? Зачем вам ноги, которые не держат вас на земле? Запомни, что нет для меня ничего более ненавистного, когда я вижу, как человек упивается вином, а потом козлом скачет, поет и пляшет, в дудки дудит, бранится и сквернословит. Ничего не поделать! Придется и тебе вместе с братом за свои срамные деяния для выучки посидеть в холодном погребе. Пошли за мной!

Хозяин подвел Никиту к каким-то ступенькам, велел спуститься вниз, и закрыл за ним тяжелую, окованную железом, крышку погреба. Хорошенькое начало городской жизни!

- Алешка… Ты где? Здесь, что ли? - дрожащим голосом позвал в темноте Никита.

- Да здесь я, здесь. Где же мне еще быть? - раздался откуда-то снизу знакомый голос. - Спускайся сюда, руку давай. Здесь не так сыро. Да не бойся! Я в этой яме все уголки хорошо знаю.

Держась за стенку, Никита спустился еще на несколько ступенек вниз и нащупал рукой горячую, нетерпеливую ладонь брата.

- Я даже листьями хрена зажевал, а он все равно учуял, чертяка этакий,- пожаловался Алешка. - А теперь вот и до тебя добрался. Что, ужик, говорил тебе Афоня свои поучения, наставлял уму-разуму?

- Наставлял, - вздохнул Никита.

Братья замолчали, и каждый задумался о чем-то своем.

- И долго мы тут сидеть будем? - наконец, не выдержал Никита. - Есть до смерти хочется, прямо живот сводит.

- Кто знает, что у нашего Афони сегодня на уме? Может, всю ночь сидеть придется. А если захочет, прямо сейчас и отпустит.

Никита с надеждой посмотрел наверх, но крышка погребицы даже не шелохнулась.

- А что, если постучаться, самим попросить? - предложил он.

- Только хуже будет, сто раз проверено. Если будем тихо сидеть, Афоня быстрее разжалобится. Он у нас смирение любит.

Никита присел, подвернув под себя ноги, и приготовился к томительному ожиданию. В сырой яме последние остатки хмеля сразу же выветрились, и все мысли теперь были только об одном - о еде.

- А он сильно злой, этот Афоня? - помолчав, спросил Никита, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей об ароматных матушкиных лепешках, которые то и дело проплывали у него перед глазами.

- Да в том-то и дело, что добрый, - почему-то с тяжелым вздохом ответил Алешка. - Многие говорят, будто добрее нашего Афони никого в городе нет. У него где-то семью печенеги пожгли, так он после этого сюда в город пришел и чужих детей себе в ученики берет. Всех ремеслу задаром обучает, да еще и книжную грамоту вдалбливает. Не жизнь, а мучение. На меня от книжной пыли сразу же чих нападает…

- Так ты, выходит, и все буквицы знаешь? - не поверил своим ушам Никита.

- А куда мне деваться? - недовольно буркнул Алешка.

- Скажи, а какая это буква - "люди". На что она похожа?

- А вот, гляди, - сказал Алешка, и Никита почувствовал, как в темноте кто-то стукнулся об его голову твердым, как орех, лбом.

- Эй, ты чего бодаешься? Опять драться, что ли, надумал? - рассердился Никита.

- Да нет, Мизинчик, это я тебе букву показываю! Если два человека головами друг с другом столкнутся - вот тебе и получается буква "люди"…

- А если в деревья в лесу?

- Тогда нужно, чтобы два дерева из разных корней тянулись, а наверху верхушками срослись. Только такие деревья в лесу редко встречаются.

И Алешка снова почему-то тяжко вздохнул. А потом даже, как будто, несколько раз в темноте шмыгнул носом.

- Ты чего? - удивился Никита. - Темноты, что ли, боишься?

- Да нет: на волю до смерти охота. Опостылело мне под лучиной над азбукой слепнуть да доски для бочек гнуть, - ответил Алешка. - Мне бы в княжескую дружину записаться, мечом махать, да целыми днями по полям за врагами гоняться… Вот это - настоящая жизнь!

- А чего же не запишешься?

- Кто меня в дружину без доспеха возьмет? Ратнику нужна хорошая кольчуга, и меч булатный, и конь вороной… Да и годами я еще для княжеской дружины не подхожу, эх, мне бы…

Но Алешка замолчал на полуслове, потому что неожиданно крышка погреба приоткрылась и в проеме показалась знакомая белая борода.

- Ну, как, осознали?

- Осознали, батюшка, - с готовностью отозвался Алешка, тоже сильно "окая" и явно передразнивая хозяина.

- Окоротились маленько?

- О-ко-ро-тились…

Как заговорщик, он подмигнул Никите и приложил палец к губам.

В полоске света были хорошо видны его веселые и круглые, как у совенка, глаза.

- Врешь, крамольник! Но для младшего на первый раз хватит науки, трапезничать пора. А ты еще посиди, голубь, подумай, что к чему.

- Я без брата никуда не пойду! - отозвался из погреба Никита.

- Чего так?

- Не могу отца ослушаться. Мне родители велели держаться за старшим братом, как нитка за иголкой.

- Ах, вы, ироды… Ладно, вылезайте оба, что с вами поделаешь, - почему-то нисколько не рассердился Афанасий. - Только встретились, а уже сцепились, как обручи на одной бочке. Вот что значит родная кровь!

- Смотри-ка, ужик, да за тобой счастье прямо по пятам ползет, - прошептал Алешка, с привычной ловкостью взбираясь по ступенькам. - С тобой, гляжу, не пропадешь.

Никита-мизинчик и чудесный клад
Ольга Клюкина

Долгими зимними вечерами рассказывает сестра Арина маленькому Никите о загадочной Гиперборее… Есть ли на свете эта счастливая страна, где живут люди, не знающие голода, войн и других бед? Никита завороженно вслушивается и мечтает когда-нибудь отправиться на поиски чудесной земли. И вот предоставляется случай: Мизинчика с проезжими купцами отравляют в город обучиться ремеслу у Афанасия-бондаря… Что ждет там маленького искателя приключений?

Книга адресована детям младшего и среднего школьного возраста. Прочитанная в семейном кругу, она подарит вам и вашим детям теплые и задушевные минуты!