Все началось с телефонного звонка в новогоднюю ночь. Как назло, очередная подруга Ирочка незадолго до празднования Нового года, который планировалось отметить в туристическом центре Суздаля в уютном домике, расположенном в действующем женском монастыре, устроила мне скандал, заявив, что уходит к тому, кто "по-настоящему любит и, не задумываясь, предлагает руку и сердце". Скажите, а я виноват, что перед тем как предложить руку и сердце, тщательно задумываюсь? Неужели лучше сначала "не задумываясь" жениться, а потом начать выяснять отношения - вплоть до развода? Может, это паталогия? Так или иначе, но до сих пор в свои 27 лет я не женат и не имею никаких перспектив на этот счет, а подружка Ирочка исчезла в неизвестном направлении. Именно по этой причине я встречал Новый год в офисе своего рекламного агентства в компании той части коллектива, которая живет одной лишь работой, предпочитая любимое рабочее место уюту домашнего очага. Ровно в 0.10, после традиционного бокала шампанского и поздравлений, наша секретарша Ленуся позвала меня к телефону.

- Дэнис? Привет! Узнал? Это Федот! С Новым годом тебя!

- Федот? Федор! Вот не ожидал! Привет! С Новым годом! - ошарашено пробормотал я. - Ты как меня нашел?

- Слухами земля полнится, - раздался в ответ веселый голос Федора. - Ты слышал, небось, что я сейчас большим человеком стал, панимаш, так шта для нас сейчас никаких секретов нет, - просипела трубка голосом Ельцина. - Я по какому поводу звоню. Ты не забыл, в каком году университет окончил? Вроде как пять лет назад. Так хочется всех наших увидеть! Я тут предпринял некоторые шаги, почти всех разыскал, выступаю спонсором, благо не привыкать, - зашлась трубка веселым смехом. - Намечается встреча группы 25 января - прямо в студенческий праздник. Приходи, будем ждать в Национале, зал Суздаль. Придешь?

- Приду, - сдавленно произнес я. Почему-то сразу в памяти возникла Ирочка и наши планы встречи Нового года в суздальском монастыре. Просто наваждение. - Федор, а кто из наших-то будет?

- Да почти все, приходи. Пока… - в трубке раздались гудки отбоя.

Вот так всегда. В этом он весь. Федот. Федор…

За стеной в комнате для переговоров веселились сослуживцы, а я сидел на кухне большой квартиры, в прошлом - коммуналки, расселенной и выведенной из жилого фонда для того, чтобы приютить полтора десятка сотрудников небольшого рекламного агентства "Радомир". Эта работа была подарком судьбы. По окончании в 1993 году Физфака МГУ в аспирантуру поступить мне не удалось. Работа по специальности совершенно не привлекала - жить на те деньги, которые государство платило ученым, не представлялось возможным, а сидеть на отцовской шее я считал ниже своего достоинства. Перепробовав разные виды деятельности, я остановился в конце концов на работе рекламного агента. Но и здесь не все было гладко: крупные рекламные агентства, на которые я пытался работать, частенько обманывали молодых специалистов, трудившихся чаще всего внештатно по трудовому договору. Это было тяжелое время, пока я не познакомился с одним из сотрудников "Радомира". Четыре года назад это было небольшое начинающее агентство, я все поставил на эту фирму - и не ошибся. Буквально через год работы мне удалось подписать очень выгодный договор с одной из самых популярных тогда рекламных газет. Это стало результатом долгого кропотливого труда, совместных ужинов в ресторане с ведущими сотрудниками редакции и тонкой дипломатии. Кроме "Радомира", на таких условиях работало всего одно московское агентство. Это была золотая жила, которая позволила нашей компании быстро взлететь вверх. Однако и меня руководство агентства не обидело. Я и по сей день получаю солидные деньги в виде процента от того дохода, который фирма имеет по подписанному мною договору. Не менее важным было и исключительно теплое, дружеское отношение между сотрудниками "Радомира".

Я приехал в Москву в июне 1987 года. Будучи коренным ленинградцем, я видел столицу впервые и, надо сказать, она произвела на меня огромное впечатление. Особенно поразили меня, вчерашнего школьника, Воробьевы горы, где мне и предстояло учиться. Ах, как я завидовал иногородним абитуриентам, приехавшим в сопровождении родителей! Они были словно за каменной стеной. Мне же приходилось рассчитывать лишь на свой весьма скромный жизненный опыт. Позади была размолвка с отцом, потомственным ленинградским военным - полковником, начальником кафедры военного института имени Можайского. Когда-то я очень любил своего отца, сейчас, наверное, люблю еще сильнее. Однако в наших отношениях произошел серьезный раскол после смерти мамы. Мне было тогда двенадцать лет. Мама была моим самым близким и любимым человеком - и вдруг эта дикая и нелепая смерть… Папа сначала много пил, а потом успокоился и стал приводить в дом незнакомых женщин. Я так и не смог понять отца, предавшего с моей точки зрения память мамы. Наперекор отцу я не стал поступать в военное училище, из-за него же поехал поступать в московский университет, чтобы не оставаться дома и не видеть ненавистных мне особ, лихо орудующих утром на кухне, где еще сохранилось тепло маминых рук.

Лето 87-го выдалось сухим и теплым. Я уезжал в Москву в плацкартном вагоне пассажирского поезда Санкт-Петербург - Москва с трехзначным номером. Это означало, что поезд неудобен для пассажиров ранним временем отправления и, соответственно, ранним временем прибытия. Куда приятнее было поехать в купе на "Красной стреле". Однако я уже начал экономить наличные, дабы не зависеть от отца. Цены в магазинах в то время еще не понеслись галопом, и зарплата полковника Советской армии давала возможность жить неплохо. Но гордость не позволяла мне обращаться часто за деньгами к тому, против кого я активно протестовал. Эх, юность! Глупая и прекрасная… Надо сказать, что папа не обратил особого внимания на мой протест, у него как раз появилась очередная новая знакомая - машинистка из секретного отдела института…

Поезд отправлялся с Московского вокзала "северной Венеции" ровно в 20.00. В 19.40 я уже разместил небольшую спортивную сумку под нижней боковой полкой. Купить билет на более удобное место мне не удалось: был июль - месяц, когда в Питере в самом разгаре период белых ночей - удивительно романтичное время, привлекающее множество туристов. Вещей у меня было немного, поскольку я намеревался вернуться домой после сдачи экзаменов в любом случае - как говорится, "со щитом иль на щите". Выйдя на перрон, я важно достал из кармана пачку "Космоса" и закурил. Дым щекотал горло и щипал глаза. Дело в том, что я начал покуривать в начале десятого класса. Делать это приходилось тайно, с самыми серьезными мерами предосторожности - отец был ярым противником курения, да и в школе меня бы не поняли ни учителя, ни одноклассники, поскольку отличник, "гордость школы" Денис Заречин, чья слегка полноватая физиономия украшала школьную доску почета, не мог курить по определению. Однако от этого желание скорее войти во взрослую жизнь было еще острее, тем более, что я никак не был из разряда "молодых да ранних". Отношения с противоположным полом складывались сложно, точнее - никак не складывались, но желание и фантазии были огромны...

После нескольких затяжек голову посетил легкий туман, во рту образовалась характерная горечь, но чувство стремительного роста себя самого в собственных глазах заставляло продолжать курить, как казалось, с легкой небрежностью. Именно в этот момент и появилась на краю платформы у конца состава эта необычная компания. В шестидесятых таких людей называли хиппи. Длинные волосы, потертые джинсы и свободные свитера, необычный жаргон, марихуана и сексуальная раскованность, а главное - ощущение полной свободы, с которой, или в которой, жили эти люди, - все это делало их абсолютно недосягаемыми в моих глазах. Как хотелось мне, школьному зубриле, заумному "ботанику", жить такой жизнью, общаться с интересными людьми, стать причастным к кругу "избранных и независимых"!..

Она сильно выделялась из всей компании. Невысокого роста, тоненькая и изящная блондинка была вообще будто не из этого мира. Милое юное личико, гладкая белая кожа и удивительные густые длинные волосы пшеничного цвета, распущенные по хрупким узким плечам. Было видно, что она старалась внешне походить на своих приятелей - те же потертые джинсы, широкий свитер и матерчатая лента вокруг головы. В то же время ее одежда была более опрятной и дорогой, по ней чувствовался хороший вкус и приобщенность к государственным закромам в виде закрытых магазинов, а голубые глаза не имели даже намека на жизненный опыт и искушенность. Впрочем, это я уже сегодня, на основе приобретенного жизненного опыта, могу подобным образом анализировать события десятилетней давности, а тогда эта девушка просто очаровала меня в один миг. Это была, пожалуй, моя первая серьезная влюбленность с первого взгляда. Компания остановилась около моего двенадцатого вагона, так что я начал слышать отдельные фразы разговора. Мой взгляд был намертво прикован к очаровательной незнакомке, а губы сами собой делали частые глубокие затяжки.

- Хэй! Пипл! Вы еще здесь? Марша! Я чуть не опоздал! - по перрону бежал молодой парень в форме сержанта военно-воздушных сил. Ладно подогнанная форма и манера держаться выдавала в нем старослужащего. Он подбежал к девушке, с которой я не сводил глаз, сгреб ее в охапку и стал жадно целовать. Да, конечно, у такого неземного создания и имя должно быть соответствующее. Марша… Марша Прейскотт - героиня романа Артура Хэйли "Отель" - мгновенно всплыла в моей памяти. Меня пронзила ужасная ревность, я не мог двинуться с места, но и смотреть на поцелуи этой пары было в высшей степени мучительно. Я опрометью кинулся в вагон, сел на свою полку и начал страдать, отпуская жуткие проклятия в адрес своей внешности, лишних десяти килограммов веса, а также ужасающей робости и скромности, которая никогда не позволит мне познакомиться с такой очаровательной девушкой. Однако сидеть на месте было невыносимо, в первый раз по-настоящему захотелось закурить, и я опять вышел на перрон.

Компания негромко пела битловскую "Желтую подводную лодку", отхлебывая поочереди из горлышка передаваемой по кругу бутылки белого болгарского сухого вина. Сержант нежно обнимал Маршу за плечи и старался встать чуть подальше от всей компании. Казалось, он чувствует себя неловко. Словно подтверждая мои мысли, раскованного вида девица обратилась к нему:

- Не, ну я балдею! Чувак откровенно тусуется, но при этом жутко стебается своего милитаристского вида!

- Карла, отстань от Алена! - пробасил парень, очевидно являвшийся лидером в этой компании.

- Поезд номер 156 "Санкт-Петербург - Москва" через 5 минут отправляется с третьего пути, - прогнусавил противный механический голос. Народ вокруг засуетился, проводница начала обход вагона, отправляя провожающих на платформу, и я пошел на свое место, чтобы не видеть прощальных поцелуев прекрасной незнакомки с сержантом по прозвищу Ален.

Состав плавно тронулся, и компания провожающих стала приближаться к моему окну. Я не видел того, как девушка по имени Марша бежала по вагону, чтобы помахать на прощание своим друзьям, не видел и того, как она решила остановиться именно у моего окна. Резко затормозив, она прильнула к окну, ее сумка, висевшая на плече, больно стукнула меня по затылку. Я инстинктивно подался вперед, и коснулся щекой удивительно пахнущего теплого тела, под поднявшимся вверх свитером. Марша стояла, перегнувшись через стол моей боковой полки, прильнув к стеклу и строя забавные рожицы. Мои щеки вмиг запылали, я отпрянул назад, опять стукнувшись затылком теперь уже о заднюю стенку, и смущенно отвернулся, глядя в противоположное окно.

- Извини, больно я тебя? - услышал я прямо-таки детский голос. Марша смотрела на меня своими чистыми голубыми глазами, ее губы тронула легкая улыбка.

- Нет, что вы! Совсем не больно, я даже не заметил, - заикаясь, выдавил я из себя.

- Ну, конечно! Не заметил! - зазвучал звонкий серебристый смех. - И давай без этих "вы", о'кей?

- О'кей, - растерянно произнес я.

Девушка присела на часть моей полки, расположенной напротив стола, и стала задумчиво смотреть в окно на проплывающий мимо городской пейзаж.

- Не принесешь водички? - с трудом расслышал я тихий голос моей юной спутницы.

- К-конечно, - вдруг начал заикаться я.

Проводница в нашем вагоне оказалась на редкость приветливой, без вопросов дала мне стакан, в который я набрал противную теплую жидкость, называемую "вода питьевая".

Марша сидела на том же месте, устремив взор в окно. В ее взгляде читалась явная тоска, которую я принял за грусть от разлуки с любимым сержантом. Увидев меня, девушка улыбнулась, с благодарностью взяла стакан с водой и залпом осушила его.

- Ну, давай знакомиться. Меня зовут Лена, а тебя?

- Денис. А я слышал, как друзья называли тебя Маршей?

- Подслушивал? - с легкой издевкой произнесла она. - Это прозвище, кликуха. Они же не могут без этого. Обязательно все должно быть не как у людей.

- А по-моему, классная компания, - ошарашенно произнес я.

- Да уж, классная… А ты курящий?

- Ну так, курю немного.

- Сигареты есть?

- Ага.

- Пойдем покурим? - сказала Лена, непринужденно беря меня за руку и увлекая в сторону курительного тамбура.

Прохладная ладошка легла в мою руку, обжигая огнем. Сердце нещадно колотилось, заглушая, казалось, стук колес. Я долго не мог осознать, что же так непонятно мне в облике спутницы, пока не сообразил, что не могу хотя бы приблизительно определить ее возраст. Голос, худенькая фигурка и взгляд голубых чистых глаз делали ее похожей на ребенка, а манера держаться и говорить, какая-то бесшабашность поведения говорили о некотором жизненном опыте.

Как водится, курительный тамбур встретил нас запахом туалета, грязью и шумом. Мы закурили мой "Космос". Повисла напряженная пауза, но я никак не мог начать разговор. Наконец я решился.

- Лена, сколько тебе лет?

- А насколько я выгляжу? - ответила моя спутница, и в глазах ее мелькнули озорные искорки.

- Я не специалист в таких делах, - смущенно пробормотал я, - но мне кажется, что мы ровесники. Мне недавно исполнилось семнадцать, я закончил десятый класс и еду поступать в МГУ.

- Да-а-а… Старею, - шутливо-серьезно произнесла Лена. - Вообще-то мне пятнадцать, я окончила восьмой класс.

- Восьмой!? - удивленно протянул я. - И ты спокойно ездишь одна? Как тебя родители отпускают? Кстати, ты из Питера или из Москвы?

- Да никак не отпускают. Им на меня, кажется, наплевать. Папашка мой - большой начальник, в московском горкоме партии трудится. Они думают, что я к подруге на дачу поехала, а я рванула сюда, в Питер. Да зря все…

- То есть? Прости, мы совсем не знакомы, и я не в праве лезть тебе в душу, но как-то это все очень странно. У меня сложилось впечатление, что ты прощаешься с близкими друзьями, а из твоих слов следует…

- Что все они козлы! - прозвучал раздраженный голос Лены. Опять повисла долгая пауза.

- А ты в какой области "ботаник"? На какой факультет поступаешь? - разрядила Лена обстановку.

- "Ботаник"? В смысле?

Ленин звонкий смех перекрыл стук колес:

- Ну, это человек, который живет одной учебой. Такой заученный парень. Классический портрет - сутулый дохляк или, наоборот, пухлый толстяк, с немытыми волосами, в уродливых очках с толстыми линзами, ужасно нудный, говорящий только об учебе. У нас в школе есть несколько таких.

- Ах, да! - от души рассмеялся я, вспомнив своего приятеля Ваську Гольдмана. Портрет был удивительно похож. - Я буду поступать на физический, но на ботаника я, кажется, не похож, - мне с трудом удавалось сдерживать внутренне напряжение.

- Да какой же ты ботаник! Я, кстати, думала ты старше, - сказала Лена, заставив мое сердце забиться еще чаще. - Слушай, а у тебя пожрать ничего нет? Я сегодня с утра ничего не ела.

- Конечно, есть. Правда, ничего особенного - бутерброды, но, как говорится, чем богаты.

- Годится, пошли! - и опять прохладная ладошка девушки утонула в моей руке. Я сильно растерялся. Во время всего разговора в моем сознании смутно проскакивали картины, в которых я целую Лену, сжимая в жарких объятиях, но наяву отважиться на такое было решительно невозможно. Надежда грела душу до последнего, но все рушится: мы опять идем по людному вагону, вокруг снова люди, которые одним своим присутствием не дадут моим планам осуществиться... Мы расположились на моей полке, я достал из сумки разнообразные бутерброды, приготовленные дома в тайне от отца, мытые овощи и фрукты. Лена, увидев это "изобилие", спохватившись, полезла в свой рюкзачок и извлекла бутылку сухого болгарского вина.

- Хоть какая-то польза будет от хиппующей питерской молодежи, - прозвучала неприкрытая ирония. - Штопор есть?

- Нет, но я сейчас открою! - заверил я, впервые в жизни начиная чувствовать себя настоящим мужчиной, которому радостно исполнять желания прекрасной спутницы. Помня о том, что антиалкогольный указ Горбачева был в самом разгаре, я с самым непринужденным видом отправился к проводнице, попросить штопор, чтобы открыть бутылку с соком. Женщина искренне рассмеялась:

- Неси свой сок, - хитро подмигнула она, - только заверни его во что-нибудь.

Красный, как рак, я вернулся к моей спутнице и с невозмутимым видом, запихнув бутылку вина под куртку, пошел обратно в купе проводников. Проводница лихо расправилась с пластмассовой пробкой и снабдила меня двумя чистыми стаканами, напутствовав на последок с добродушной улыбкой:

- Бутылку с соком лучше не выставлять на стол, а наливать в стаканы по чуть-чуть, чтобы сразу выпивать, а то витамины быстро окисляются.

В сильном смущении, но очень гордый собой я вернулся на свое место, а Лена к тому времени аккуратно разложила бутерброды на чистой бумажной салфетке. Отдельно красовались помидоры и огурцы из моих запасов. В дальнейшем я не раз удивлялся этому женскому умению из ничего, в самых невероятных условиях организовать стол уютно и по-домашнему. Я аккуратно разлил вино и тут же спрятал бутылку в сумку, несмело подняв на Лену вопрошающий взгляд.

- Ну что, Дениска, за знакомство? - ее глаза смотрели тепло и с интересом, а я прямо-таки таял под этим взглядом.

- За знакомство.

Бутылка потихоньку пустела, хмель здорово развязывал язык. У меня было удивительное чувство, будто мы знакомы уже много-много лет. С Леной было легко и свободно, я уже не испытывал и намека на робость. Я поведал практически всю историю своей жизни, а Лена рассказала о себе. Она приехала в Питер к Краю - так звали того самого парня, которого я принял за лидера компании на перроне. Ему было 25 лет. С Леной они познакомились в Москве на одной из молодежных тусовок.

- А как же тот парень в сержантской форме, - спросил я неожиданно охрипшим голосом.

- Ревнуешь что ли? - усмехнулась Лена. - Он просто подвернулся под руку. Край относится ко мне как к ребенку, вот я и познакомилась с тем солдатиком ему назло. Но все без толку! Он смотрит только на эту старую грымзу Карлу!

В глазах Лены полыхнул нешуточный огонь, а я почувствовал себя очень неуютно. Мне уже начинало казаться, что впервые в жизни очаровательная девушка заинтересовалась мною как мужчиной, а на самом деле я оказался самым банальным попутчиком - бесполым существом, которому удобно излить душу, в расчете на то, что больше никогда его не увидишь.

В таком унылом настроении я и поплелся за моей прекрасной спутницей в очередной раз покурить. Бутылка вина к тому времени уже опустела, а за окном повисли густые сумерки. Мы вышли в тамбур, и я только сейчас заметил, что лампа под потолком не горит. Изредка проплывающие одинокие огни полустанков и то вспыхивающие, то угасающие огоньки сигарет создавали эффект нереальности происходящего. Рука Лены неожиданно легла мне на плечо, а ее сигарета упала на пол, моя упала следом и в один миг девушка оказалась в моих объятьях.

Я вспомнил этот миг настолько ярко, что сердце забилось чаще, а в районе солнечного сплетения появился характерный холодок. Это был мой первый в жизни настоящий поцелуй - горячий и страстный, поцелуй с девушкой, от которой я был без ума. Время остановилось, я не помню сейчас, сколько продолжалось то безумие - может, 5 минут, а может - и несколько часов. Рука Лены мягко отстранила меня, а тихий, чуть хрипловатый голос произнес:

- Дениска, хватит, пойдем спать, я сегодня зверски устала, да к тому же, если мы сейчас не остановимся, я за себя не ручаюсь…

Проплывший мимо станционный фонарь осветил ее грустную улыбку. Голова моя немного кружилось, сердце готово было выпрыгнуть из груди, мысли путались, но я почувствовал, что не должен молчать. Каким-то чужим хриплым голосом я произнес:

- Аленка, ты мне очень нравишься, ты самая замечательная девушка из всех, кого я встречал в жизни. Я хочу быть с тобой, мне страшно тебя потерять… сегодня ты перевернула всю мою жизнь.

- Аленка… - так же тихо прошептала она. - Так называла меня моя бабушка, "ба" - так я ее звала с детства, она умерла два года назад. Ба была мне самым близким человеком, повисла длинная пауза. - Давай будем считать это маленьким дорожным приключением, ладно?

Я попытался возразить, но Лена прервала меня:

- Утро вечера мудренее, пойдем баиньки.

Мы вернулись в вагон, вторая полка оставалась свободной, я постелил себе наверху, а Лена расположилась внизу. После всего пережитого уснуть было определенно невозможно, я долго ворочался с боку на бок. Решив наконец не мучить себя бесплодными попытками задремать, я отправился покурить. Вернувшись обратно, я присел на нижнюю полку, на которой сладко спала самая лучшая девушка на свете. Я провел рукой по ее замечательным шелковистым волосам. Губы девушки тронула нежная улыбка. Я очень надеялся, что улыбается она во сне именно мне… Так я просидел до утра, пока проводница не начала будить пассажиров.

Аленка проснулась задумчивой и хмурой, я пытался поймать ее взгляд, заговорить, но она упорно уходила от разговора. Мы быстро собрались, сдали постельное белье и сели напротив друг друга, уставившись в окно. Мне было явно не по себе, я не знал как начать разговор.

- Пойдем покурим? - робко предложил я.

- Я не курю натощак, - отрезала Лена.

- Можно чего-нибудь перекусить, кое что осталось с вечера, - не сдавался я.

- Я не могу есть так рано, да и чая в этом задрипанном поезде не найдешь, - последовал ответ.

- Послушай, Аленка, - сказал я после некоторой паузы, - Я прекрасно помню все, что было вчера, это мне не приснилось. Ты действительно мне очень нравишься, мне трудно представить, что мы выйдем из этого поезда и больше никогда не увидимся. Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!

- Понимаешь, Дениска, - сказала Лена, - мы с тобой, как говорит одна моя подружка, из разных курятников. Круг моего общения состоит из деток дипломатов, партийных и государственных работников, ну, в худшем случае, отпрысков спортсменов или артистов. Ты никогда не будешь в этой компании своим. Между нами самая настоящая пропасть, и тебе ее не перепрыгнуть. Я сама не знаю, что на меня нашло вчера вечером. Поверь, я не кидаюсь на шею первому встречному, и мне тоже немного жаль с тобой расставаться, но я правда не знаю, что нам делать. Поверь.

Повисла долгая пауза. Я действительно даже и не догадывался, что на проблему наших взаимоотношений можно смотреть под таким углом. Единственное, чего хотелось больше всего на свете, так это никогда не расставаться с Леной.

- Аленка, оставь мне свой телефон, я не хочу тебя потерять. Пройдет время, и мы решим все проблемы, вот увидишь!

- Нет, Дениска, давай сделаем иначе. Ты устраивайся у себя в Универе, а через неделю мы встретимся у Ломоносова.

- Где?

- Памятник Ломоносову. Стоит между Химфаком и твоим Физфаком. Сегодня у нас вторник, нет - уже среда. Давай и встретимся в следующую среду в шесть часов вечера. Если мы оба придем, значит так тому и быть. Согласен?

- Согласен, - вяло пробормотал я. А что мне оставалось делать? Как говориться, надежда умирает последней.

Москва встретила нас чудесным теплым летним утром, когда воздух бывает свеж и прохладен, а город еще не стряхнул с себя окончательно ночной сон. Мы шли не торопясь по перрону, и только я собрался предложить проводить мою спутницу, как Лена остановилась:

- Ну, что, давай прощаться, Дениска. Может быть и встретимся, как договорились. Пока!

- Но почему именно здесь? - начал было я. - Я мог бы тебя проводить, и…

- Меня встречают, - прервала разговор Лена, кивнув в сторону.

Повернув голову, я заметил высокого парня, приближающегося к нам. Его внешность напомнила мне какого-то киноактера, часто игравшего коварного обольстителя - любимца дам, а одежда прямо-таки кричала о своем заграничном происхождении.

- Попутчик, - просто ответила Лена. - Пока, Денис, может, еще увидимся!

И пара отправилась к зданию вокзала. Я стоял и тупо смотрел им вслед, голова моя окончательно утратила ясность мысли, люди толкали слева и справа, кто-то беззлобно матерился, а я не мог сдвинуться с места…

Это было одно ничем не примечательное серое утро осенью 1988 года. Я благополучно начал учебу на втором курсе. То есть на самом деле учиться я пока и не начинал, поскольку до экзаменов было еще два месяца - можно особо не напрягаться. На дворе стоял конец октября, а посему листья с деревьев уже облетели, однако снег еще окончательно не выпал: с неба сыпалось что-то непонятное, превращаясь под ногами в противную грязную жижу. В общем, на дворе стояла та самая погода, когда хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Правда, была в жизни одна радость. Наш курс недавно переехал из общежития ФДС (филиал Дома Студентов), расположенного на площади Индиры Ганди, в общежитие в главном здании МГУ. Теперь не надо ехать на учебу две остановки на автобусе, а можно не торопясь дойти пешком за пять минут. Да и условия жизни в "гэзушнике" были не в пример лучше: блоки из двух комнат, в каждой из которых жили по 2-3 человека, в каждом блоке душ с раковиной и туалет - красотища!

Дотопав по лужам до родного физфака, я поднялся в СФА (северную физическую аудиторию), занял местечко поуютней - у стены - и только собрался было пойти покурить, как рядом со мной решил обосноваться незнакомый парень. Он был несколько выше моих 178 см, стройный, загорелый. Вернее сказать, это был не обычный загар, полученный где-нибудь на южном курорте. Кожа на его лице и руках была темной и как будто обветренной, огрубевшей. Вообще весь он излучал ту самую грубоватую мужественность, которая так нравится многим женщинам.

- Здесь не занято? - спросил он, улыбнувшись.

- Пожалуйста, - улыбнулся я в ответ.

- Браток, у тебя закурить не найдется? - последовало не вполне обычное для студенческой среды обращение. - Прикинь, только сегодня купил у метро новую пачку, на автобусной остановке решил покурить, как тут какой-то ботан толкнул меня под руку. Пачка упала в лужу.

- Бывает, - усмехнулся я, - пойдем вместе, я как раз собрался подымить.

Мы вышли на лестницу, и я угостил его "Явой".

- Как приятно курить нормальные сигареты после двух лет дурдома, - произнес незнакомец после первой затяжки.

- Так ты из армии?! - осенило меня.

Наш курс был не совсем обычный. Дело в том, что начиная с 1985 года наше государство стало испытывать недостаток в мужском населении призывного возраста - демографическая яма, последствия войны. Ничего лучше правительство не придумало, как призывать на срочную службу студентов. Я поступил в МГУ в 87-м, наш курс был первый, с которого студентов "забривать в рекруты" перестали. Те же, кому не повезло, кто поступил немного раньше и не смог откосить от этой "почетной обязанности", прямо со студенческой скамьи прыгали в кирзовые сапоги и топали в них два года, возвращаясь потом с изрядно промытыми мозгами и с подпорченным здоровьем.

- Да, вот три дня назад вернулся, - ответил мой собеседник. - Ты, кстати, из какой группы?

- Из 203-й.

- О, братишка, да мы ведь с тобой еще и одногруппники! Ну, давай знакомиться, - протянул он обветренную ладонь, - Федор, Федор Силин.

- Денис Заречин, - пожал я протянутую руку, - друзья зовут меня Дэнис.

- О'кей, Дэнис, - весело проговорил Федор.

- И где же выдают такой необычный загар? - продолжил я разговор.

- В жутком месте под названием Тюра-Там. Русские переиначивают его на "Тюрьма там", что вполне соответствует действительности, но и в переводе с местного казахского звучит не многим лучше - "гиблое место". Дорогим согражданам это место, понимаете ли, - продолжил Федор голосом Горбачева, - известно под названием Байконур. Служил я в Космических войсках, отбарабанил в этой дыре полтора года после учебки. Честно говоря, вспоминать не хочется. Слушай, я сегодня продолжаю отмечать столь радостное событие - дембель, приходи!

- Обязательно приду, - не раздумывая ответил я неожиданно для самого себя. Я всегда непросто знакомился с людьми, и обычно проходило достаточно много времени, прежде чем устанавливались теплые товарищеские отношения. Но от Федора исходила какая-то сила, рядом с ним возникало ощущение покоя и стабильности, и я с радостью принял его дружбу.

Вечером я, как и обещал, пришел к Федору домой - он жил на Юго-Западе в одной из высоток по улице 26-ти Бакинских комиссаров. Папа Федора, профессор, работал в институте ЦК КПСС, а мама трудилась в московской прокуратуре в звании подполковника. Именно она была лидером в этой семье. А Федор был у них единственным сыном. Мне как-то с первого взгляда не понравились отношения в этой немногочисленной семье. Знаете, как это иногда бывает, внешне вроде бы все благополучно - солидные родители, воспитанный сын, хорошо обставленная квартира, недешевая мебель и бытовая техника, а главного нет. Нет ЛЮБВИ! Было такое впечатление, что каждый из трех Силиных жил сам по себе, не поддерживая и не помогая друг другу. Например, меня мучил один вопрос: почему же Федор при всех связях и знакомствах его родителей все же пошел служить в армию, да не просто в армию, а в такое жуткое место? Оказалось, что условием "откоса" Федора армии, поставленным его мамой, была учеба на "хорошо" и "отлично". Этой волевой женщине было стыдно перед своими знакомыми и сослуживцами (друзей, как выяснилось позже, у нее не было) за сына-троечника. Так что Федор пошел служить, схватив пару трояков на летней сессии после первого же курса. Причиной всему был банальный страстный роман с девушкой с экономического факультета, когда дни и ночи были заняты не подготовкой к экзаменам, а совсем другими вещами. Правда, мама все же постаралась устроить сына в местечко потеплее - он поехал учиться шифровальному делу в школу под Днепропетровском. Эту блатную службу часто называют "службой на паркете". Однако и здесь фортуна повернулась к Федору спиной. У чрезмерно горячего Силина не сложились отношения с одним молодым, но рьяным прапорщиком в его роте. Закончилось это небольшой потасовкой на глазах у личного состава. Дело замяли, не став доводить до суда, но нашего горемыку перевели в самую захудалую роту, откуда он и отправился на Байконур.