 Всегда и везде основой искусства было слово. То самое слово, которым можно убить и вылечить, вернуть к жизни или ввергнуть в отчаяние. В XXI веке слово стараются сделать вторичным, выдвигая на первый план телевидение и кино. При этом ни первое, ни второе сегодня никаким образом не защищено от процессов глобализации: влияние Голливуда на наш кинематограф и телевидение – чудовищно. Вся оригинальность нашего кино исчезла в тот момент, когда рухнул железный занавес. Но и то и другое – вторичное искусство, в основе которого лежит литература.
И литература эта, как первооснова искусства, защищена не только сложностями перевода (тут можно вспомнить выражение Жуковского: переводчик в прозе – раб, переводчик в стихах – уже соперник), но и самим богатством русского языка. Любой человек, берущийся перевести на английский Пушкина или на китайский – Астафьева, сталкивается с известными трудностями.
Конечно, литература переживает не самые лучшие времена, и сейчас я не говорю о прибыльности издательского бизнеса или колебаниях читательского спроса. Новое время предлагает новых героев. Увы, герои эти не всегда проповедуют читателю что-то положительное. Это присутствует в произведениях постмодернизма и постпостмодернизма, в андеграунде, в молодежной прозе и в развлекательных жанрах, таких, как фэнтези и фантастика. Называть и героев, и авторов желания нет, ведь даже плохая реклама все равно остается рекламой. Достаточно того, что главным героем для молодых людей в возрасте от двенадцати до тридцати пяти лет на долгое время стал мародер Сталкер.
И в этой литературной среде, которая давно стала странной и неприемлемой для человека, который любит свою страну, ощущает себя русским и чувствует потребность духовного приобщения к культуре своего народа, особую роль играет православная литература.
Давайте сразу оговоримся, что речь не идет о Писании или житийной литературе. Речь идет в первую очередь о литературе художественной и публицистической. И эта литература, в свою очередь, четко распадается на несколько потоков одной и той же реки: это литература, написанная священнослужителями, а так же глубоко верующими мирянами, о своем бытии, о пути к вере и о личном духовном опыте (сюда можно отнести и только что вышедшую в издательстве «Лепта Книга» книгу игумена Петра (Мещеринова) «Жизнь в Церкви», «Оптинские встречи» Ольги Рожнёвой, «Русские на Афоне» А. Дмитриевского, очерки «Преодоление» священника Александра Дьяченко и произведения многих других авторов). Далее следует авторский взгляд на святоотеческое предание и православную философию. За примерами тоже далеко ходить не надо – это и Владимир Соловьев, и, например, такой замечательный прозаик русской эмиграции, как Борис Зайцев. Существует и третье направление – собственно художественная литература, представленная вообще-то весьма широко на мировом литературном поле, но в последнее время в России загнанная в свой отдельный угол. Впрочем, загнанная ли? Возможно, она сама себя в этот угол поставила, или даже можно сказать, противопоставила всему остальному литературному сообществу? Я не говорю сейчас о ненормальности такого противостояния – оно, наоборот, вполне натурально и, быть может, где-то и правильно.
Определения православной литературе сейчас не может дать никто. Нет, даже не так: определения с точки зрения литературоведения не существует, зато его дают все и многие, кто к этой литературе относится (и издатели, и писатели), но все ли правы? Приведу несколько примеров.
Вот какое определение дает руководитель издательства Сретенского монастыря иеромонах Симеон (Томачинский): «"Православная литература" – термин довольно расплывчатый. Для меня лично православной является вся литература, которая раскрывает красоту мира, созданного Богом, глубину и сложность высшего Божьего творения - человека, пусть и в его падшем состоянии, необыкновенные пути Промысла Божьего в жизни людей. В этом смысле сюда подходят и Пушкин, и Чехов, и Сент-Экзюпери, и Толкиен, и даже Лев Толстой с его "Анной Карениной" и "Войной и миром". То есть практически все в мировой литературе, за исключением богоборчества, "игр в бисер" и пошлости».
Главный редактор издательства «Лепта Книга» Ольга Голосова считает, что «под православной литературой мы понимаем такие произведения, которые создает православный верующий автор, переносящий в них свою веру и свои убеждения. К православной литературе можно отнести только те произведения, которые созданы православным человеком, а граница между теми и другими проходит в сердце самого автора как творца этих произведений. Если автор не верит или верит не православно - верующий и воцерковленный человек безошибочно это поймет».
Протоиерей Максим Козлов в статье «Об ограниченности и безграничности христианской литературы» утверждает следующее: «В самом широком смысле христианская литература – это литература, основанная на ценностях христианской цивилизации. Под христианской литературой нельзя понимать только литературу на церковную или околоцерковную тематику: в таком случае Лесков будет христианским автором, а Пушкин – не будет, потому что в «Запечатленном Ангеле» или в «Соборянах» огромное количество реалий церковной жизни, а в «Евгении Онегине» её нет вообще.
Я бы не сводил христианскую литературу только к кругу авторов, которые ставят своей сознательной целью донесение до читателя тех или иных христианских ценностей. Иначе Достоевский после ссылки – христианский автор, а до ссылки – непонятно, какой; Диккенс или Ивлин Во – христианские авторы, а большинство французских и немецких классиков к христианской литературе уже не относятся. Ставил ли себе Стендаль задачей утверждение христианских ценностей? Нет, он был атеистом, но сказать, что его творчество не относится к христианской цивилизации – значит сделать очень решительное заявление.
В этом смысле нельзя ограничивать христианскую литературу кругом авторов, неповреждённость мировоззрения и конфессиональная чистота которых несомненна. Всё-таки литература – это не богословие. От богослова мы должны требовать догматической строгости, от писателя – не вправе».
Вот, что говорит в своем интервью журналисту Ирине Стрижевой прославленная писательница и постоянный автор издательства «Лепта Книга» Юлия Возенесенская. На вопрос, какую книгу вы считаете православной, она отвечает:
– Естественно, в основном ту, которая написана православным автором на православную тему. Катехизаторская и святоотеческая литература – это хлеб православного человека: если без первой ему просто никак не обойтись в деле воцерковления, то вторая – это уже ступени духовного восхождения, этакая книжная «лествица». Хлеб, конечно, всему голова. Но не всем он по зубам, кое-кому непривычна твердая пища, и тут уже подходит наша очередь – православных беллетристов. Мы осторожно берем читателя за руку и говорим привычным ему языком: «Друг дорогой! Посмотри, вот целый мир, тебе еще неизвестный. Ты уже чувствуешь, как он прекрасен, как нужен тебе? – Тогда иди дальше!» – и показываем ему, где находится Хлеб.
А православным, воцерковленным людям наши книги нужны просто для чтения. Конечно, прекрасно, когда человек уже способен читать только отцов Церкви, но вот я, к примеру, так не могу. Так не читать же мне Акунина с Пелевиным, правда? Вот я и читаю Елену Чудинову, Максима Окулова, Наталью Иртенину».
Согласитесь, трактовки понятия «православная литература» у каждого свои, и респонденты иногда противоречат друг другу.
Мне весьма импонирует следующее толкование термина «православная книга», к которому пришел священник Дмитрий Симонов (статья «Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев): где современная литература, которая показала бы радость Царствия Божия здесь и сейчас?»): Если литература дерзает называться христианской, она должна возвещать Царство, пришедшее в силе. Если она не возвещает, тогда это просто литература. А уж о ее качестве надо судить литературоведам».
Тут я не удержусь и расскажу об опыте общения с православной литературой одного моего знакомого, назовем его, чтобы не смущать ненужной известностью, Иваном. Обычно только что пришедший к вере неофит начал истово штудировать священное писание и, в конце концов, доходит до житий святых. И как-то так получилось, что жития наиболее почитаемых русских святых Ивана почему-то «не устроили». Открыл он житие Серафима Саровского – не впечатлило. Открыл житие Сергия Радонежского – тоже не впечатлило. Огорчился. Непонятно. Странно. На какое то время оставил попытки понять что же это такое – жития. И тут ему в руки попал Борис Зайцев. Иван тут читает: «И молодой монах один остался среди сумрачных своих лесов. Возникали пред ним образы зверей и мерзких гадов. Бросались на него со свистом, скрежетом зубов. Однажды ночью, по рассказу преподобного, когда в «церквице» своей он «пел утреню», чрез стену вдруг вошел сам сатана, с ним целый «полк бесовский». Они гнали его прочь, грозили, наступали. Он молился. («Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его…») Бесы исчезли.
Выдержит ли в грозном лесу, в убогой келии? Страшны, наверно, были осени и зимние метели на его Маковице!...»
Вроде бы ничего обычного. Те же слова. Но за этими словами увидел Иван и тайгу, которую не раз видел сам, и медведей, и страх ночной, который хоть раз в жизни нападет на каждого человека, когда он ночует в лесу в одиночестве. И после этого поехал Иван на поклон к Сергию Радонежскому.
Теперь ни мне, ни ему и в голову не придет оспаривать православность произведений Бориса Зайцева и действенность художественного слова. Конечно, здесь связь очевидна, в православной литературе есть менее очевидные вещи, но они есть.
Мне могут возразить, что к Богу привести может только Бог. Ответить мне на это нечего, кроме одного: талант художника, данный Богом, может стать в руках Бога именно тем инструментом, который, если и не приведет человека к вере, то может либо подтолкнуть его к православию, либо укрепить в нем.
Что это означает? А это означает, что пренебрегать таким тонким и поэтому великолепным инструментом, как художественная православная литература в миссионерской деятельности нельзя. Наоборот, если мы хотим, чтобы общество, наконец, очнулось и самоидентифицировало себя с православным русским народом, следует «идти в массы». Однако происходит ли такой процесс на самом деле? Увы, не везде. Художественная православная литература в храме – явление нередкое, но чаще все-таки на полках стоит детская литература – всем очевидно, что детишкам о Боге надо рассказывать в увлекательной и понятной им форме. Да и люди в храм все-таки идут к Богу, а не в книжный магазин, покупают, в основном, молитвенники, Библию, брошюрки, иконки. Но ведь, Господа хорошие, и взрослому человеку, чтобы куда-то придти, надо чем-то увлечься!
А в обычном книжном магазине православной литературы мало, та литература, которая ярко заявляет о своей направленности и вовсе может стоять на полке с надписью «Эзотерика». То есть там, где читатель точно не будет искать Христа.
Вот что говорят на это православные издатели: «Интерес к православной книге огромен. Но купить ее очень не просто». «Православный книжный рынок неразвит». «Не хватает магазинов». Конечно, в продажах выручает Интернет. Наверное, надо добавить к этому, что распространение православной литературы частенько натыкается как на осознанное, так и неосознанное сопротивление книжных сетей. Кто-то считает, что ярко выраженной православной литературе место только в храме, другие еще не понимают, что эта «продукция» уже пользуется большим спросом. Отчасти такое поведение людей обусловлено и тем, что православная литература снискала себе славу чересчур дидактической, морализаторской, той литературы, главная цель которой - воспитывать, воспитывать и только воспитывать. И, что греха таить, некоторые литературные произведения настолько насыщены дидактикой, что читать их современному человеку просто не захочется. Тем более человеку молодому, которого на мякине не проведешь, и который воспитан на «Аватаре» и «Коде Да Винчи» - вещах, уводящих его в сторону от Бога, но сделанных качественно и захватывающе. Помню, высказывание одного явно молодого человека, на одном из сибирских форумов: «Меня теперь вашей верой не проведешь, я «Код Да Винчи» видел! Знаю, как мир устроен». То есть противопоставлять «Коду» надо что-то сделанное еще более качественно и захватывающе. Тем большая ответственность и надежда ложиться на литературу, которая при всей своей самобытности и неординарности, все-таки остается православной. Это так называемые легкие жанры – фэнтези, фантастика, детективы, качественная современная проза. Эти жанры представлены в современной России таким писателями, как Юлия Вознесенская («Мои посмертные приключения», «Путь Кассандры, или Приключения с макаронами», «Паломничество Ланселота» и другие), это удивительная Елена Чудинова («Ларец», «Держатель знака»), протоиерей Анатолий Трохин, священник Александр Дьяченко, Максим Окулов ("По лезвию ножа или в погоне за истиной»), Наталья Иртенина («Праздник синего Ангела», «Железяка и баламут», «По касательной»), Майя Кучерская и многие другие, чьи имена еще только становятся популярны. Могут ли они напрямую привести к Богу? Возможно, и нет. Могут ли они заставить задуматься, дать крохотный толчок в нужном направлении? Скорее всего – да.
Тут надо признаться, что не все издательства находят в себе смелость открывать эти новые имена. Издательство «Лепта Книга» - одно из таких. Более того, именно «Лепта» в свое время совершила настоящий прорыв православной книги (в том числе и миссионерской) на светский рынок.
С прошлого года в России по инициативе Святейшего Патриарха появился еще один праздник: День православной книги. В 2011 году была учреждена Патриаршая литературная премия. Православная книга востребована и Церковью, и читателями.
Наверное, одни упрекнут меня в излишней смелости и самонадеянности даже наглости, другие вообще начнут ругаться, указывая на то, что я вторгаюсь в области мне неведомые и недоступные. Возможно, они и правы. Просто, когда я подхожу к книжному развалу, мне хочется там видеть имена наших российских авторов, и гордиться нашей, отечественной (православной, заметьте!) литературой. И очень хочется надеяться, что это когда-нибудь произойдет.
Майя Новик |
